Змеи и лестницы - стр. 17
– Петерболды – они такие. Липучки по жизни. Как приклеится – фиг отцепишь.
– Понятно. И… как зовут липучку?
– Мандарин.
– Длинновато.
– Это ты не видел его метрики! По документам еще длиннее.
Дальнейший осмотр дома и вспомогательных помещений проходил с котом на шее. И Вересень постоянно отвлекался на тепло, идущее от дурацкого парня. Оно соединялось с теплом в его собственной груди (так никуда и не девшимся) и создавало источник повышенного комфорта. Никогда еще Вересень не чувствовал себя так легко и спокойно. Вот чего ему не хватало в одинокой и неприкаянной, наполненной трупами и человеческим мусором жизни, – кота! А не завести ли и себе такого вот домашнего любимца? Он будет встречать Вересня с работы, прижиматься всем телом к его груди и смотреть на хозяина небесно-голубыми глазами.
Идея завести кота воодушевила Вересня до невозможности, но, не прожив и трех минут, угасла. А ей на смену пришло горчайшее осознание несправедливости бытия. Вересню был нужен именно дурацкий парень, никакой другой кот не устроил бы его в принципе. Но Мандарин давно «живет не тужит» в и без того немаленькой семье. Среди четырех детей (мал-мала-меньше), двух других кошек и двух совсем отдельных собак, и патриарха Ашота до кучи.
И почему только одним – всё, а другим – ничего?
– Что он ест? – спросил Вересень, осторожно погладив дурацкого парня между ушами.
– Мясо, – Додик шмыгнул носом. – Сырое. Предпочитает вырезку. Он вообще проглот.
– По фигуре не скажешь.
– Не думай, что мы недокармливаем. Им по породе положено быть худыми и длинными. Рузанка составит тебе подробную инструкцию, как их кормить и чем.
– Их? – Вересень несказанно удивился. – У Мандарина имеется брат?
– Вообще-то, у нас здесь есть еще животные, если ты заметил.
– Да-да, я помню.
– Не надоел еще? Давай-ка я его сниму.
Додик протянул руку, чтобы стряхнуть дурацкого парня с шеи Вересня, но Мандарин еще крепче вжался в Борину рубашку и грубым басом выразил протест.
– Да пусть пока висит, – Вересень постарался придать своему голосу максимальную снисходительность, хотя душа его ликовала. – Мне не мешает.
– Точно?
– Да. Бас у него тот еще.
– Противный голосина, чего уж там, – тотчас согласился Додик. – Если ему что-то не нравится – обязательно даст знать.
– А если нравится?
– Тоже даст знать. Сам увидишь.
Через полчаса, когда пришло время уходить, Мандарина от Вересня отлучали всем семейством. На помощь Додику пришла Рузанна, а затем – сестра Рузанны Ануш. Удивительно, но две крупные женщины и один жилистый мужчина никак не могли справиться с подростком-котом весом в неполных три кило. Мандарин больше не орал, он сопротивлялся молча, как и подобает мужчине. Как парню – пусть и дурацкому.
– Нет! Ну ты такое видела? – вопрошал Додик у жены.
– Видела.
– Это когда еще?
– Когда ты за мной ухаживал. Тоже никак не мог отклеиться. Тряпками тебя гнали, вениками, да все без толку.
– Ты преувеличиваешь, – Додик покраснел. – Все женщины склонны преувеличивать.
– Ну да. Я всегда преувеличиваю. Единственное, что никак не удается преувеличить, – это твою зарплату.
Разгорающуюся семейную ссору оперативно потушила Ануш. Дама романтического склада, несмотря на внушительные габариты и обильный темный пушок над губой. Она вынула из кармана старинный серебряный портсигар, а из портсигара – коричневую короткую пахитоску. Сделав первую затяжку, Ануш мечтательно произнесла: