Злые напасти - стр. 19
– Чего это? – спросил Осип, глядя на ловкую работу умельца.
– Ножичек меня попросили особый сделать, – ответил кузнец, продолжая работу. – С секретом…
– С каким ещё секретом?
– Сварю я лезвие из двух пластин… На одной пластине углубление, чтоб внутри лезвия пустота была… А на другой пластине, напротив этой пустоты два отверстия маленьких – по толщине как иголка еловая… Если ручку повернуть, сюда можно медку жидкого налить…
– А зачем это? – удивился подьячий, рассматривая пластину.
– Как зачем? – пожал плечами кузнец. – Для шутки. К примеру, разрежу я этим ножом редьку на две половины, одну тебе дам, а другую сам съем. У тебя будет редька горькая, а меня с мёдом. Ну не чудо ли? Один добрый человек тайну мне эту поведал… Рассказал, что видел такой ножичек у одного иноземца и спросил смогу ли я чудо такое сварганить? Я порасспросил его ещё чуток, уяснил суть и сказал, что смогу… А чего не смочь? Я люблю всякие забавы из железа делать. Здесь главное не торопиться, да не бить со всего размаху. Что хорошо – то не скоро. На любое хотенье – запаси терпение. Дён уж десять с этим делом потихоньку варакаюсь. Теперь самая малость осталась и будет готов ножичек. Люблю что-то по тоненькому делать, чтоб всё тютелька в тютельку. Я за такой работой душой отдыхаю…
«Отдыхал» кузнец недолго, а потом опять позвал Осипа гвозди ковать. Ещё одну корзину гвоздей надумал сделать он до обеда.
– А зачем вам столько гвоздей? – удивился подьячий, раздувая мехами нужный жар в горне.
– Стройку какую-то в Преображенском затеяли, вот и попросили нас помочь да железа рубленного нам привезли, – ответил монах, ловко поставив красную от жара заготовку в оправку. – А нам доброе дело сотворить всегда приятно. Было бы из чего. Раз в неделю гвозди у нас забирают…
И опять закипела работа. Перед полуденной трапезой попробовал подьячий заговорить с другими иноками обители, но тоже всё без успеха. Двое из них дали обет молчания, а ещё двое, кроме «не ведаю» и «на всё воля божья», ничего не хотели говорить.
Время уже не шло, а бежало, как песок сквозь пальцы. Подьячий узнал, кто сделал свечу, но что толку: даже намёка на какой-то новый след теперь не было и в помине. Единственное, что он смог выведать: мог ту свечу из корзины взять человек из Преображенского, когда за гвоздями приезжал. Там можно поискать, ежели о других гостях ничего выведать не получилось. На безрыбье и рак рыба.
8
После полудня все помолились и уселись за стол. Игумен кивнул головой, стали есть. Трапеза всё та же: ржаные сухари и кисель. Никто никуда не торопился, пищу вкушали степенно, до самой крошки последней. Если что-то просыпалось на стол, то всё это осторожно смахивали на ладонь – и в рот. Ели степенно и без разговоров. Осип попробовал завязать беседу, но на него все сразу так строго глянули, что аж в жар парня бросило. Оно и понятно: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Подьячий примолк, ссутулился и стал грызть жесткие сухари, запивая их холодным и безвкусным киселём. Больше в обители этой ничего его не интересовало. И когда он одолел третий сухарь, с улицы послышался шум.
Эй! – кто-то громко кричал за воротами. – Открывай, кому говорю! Чего закрылись! Открывай!
Монахи переглянулись, как по команде, встали из-за стола, взяли на крыльце топоры и пошли к воротам. Один инок стал отодвигать тяжелый засов, а четыре его товарища, отступив шага на три назад, подняли к плечам топоры. Не жаловали здесь, видно, особо крикливых гостей. У крикливых часто недоброе на душе. Но оружие инокам на этот раз не пригодилось. Створки ворот раскрылись, и Осип увидел Афоню. Афоня скалил в улыбке щербатый рот, приветливо махал рукой и кричал: