Злой дух Ямбуя - стр. 17
Тяжёлый запах отсыревшей постели наполняет чум.
Девочка без сознания, бредит. В свете фонаря её глаза кажутся стеклянными.
Присаживаюсь на бревне возле больной. Беру безвольную ручонку, напрасно пытаюсь нащупать пульс. Худенькое тельце девочки в огне. От чуть заметного дыхания у неё шевелятся крылышки носа. В ней ещё теплится жизнь… А смерть как будто рядом, в тёмном углу чума ждёт своего часа, ждёт спокойно, терпеливо.
Я смотрю на больную, и меня охватывает отчаяние при мысли, что девочка умирает, а мои познания в медицине слишком скудны, чтобы спасти ей жизнь.
Старуха тяжело поднимает голову.
– Опять худо Аннушке. Днём стало легче, а сейчас опять…
– Чем лечите?
– От этой болезни нет лекарства…
– Опять Харги?
– Не кричи, – перебивает меня шёпотом старуха и грозит пальцем. – Зачем зовёшь, если услышит, может и в твой чум послать беду. Берегись его в тайге… Они, молодые, – она кивает в сторону Сулакикан, – забыли про него. Вот он и хочет Аннушку брать.
– Повстречайся мы с вами раньше, чёрта бы я ему дал, а не Аннушку! А теперь слишком далеко болезнь зашла.
Старуха замахала руками на меня.
– Тихо говори!.. Если ты такой сильный, не дай ей нынче умереть, и я поверю… – Она умолкает.
– Что духов нет? Так, что ли?
Лангара пугливо оглядывается и даёт мне понять прекратить разговор.
Тихо плачет Сулакикан; и кажется, вот сейчас она разрыдается, и безутешным материнским горем захлебнётся чум, тайга, ночь.
Нет, она затихла, подняла на меня страдальческие глаза; в них боль и безропотная покорность судьбе.
Я не верю в чудеса, но надо немедленно что-то предпринять, хотя бы для того, чтобы не оставаться безучастным к горю этих людей.
Выхожу из чума и натыкаюсь на Битыка. Он стоит у входа, прислонившись к скошенной берестяной стене и прислушиваясь к стону умирающей сестрёнки. Мальчишка поймал мой взгляд печальными глазами. В них и мольба и надежда. От прежней обиды на меня не осталось и следа.
Я обнял его, прижал к себе. Мне хотелось утешить мальчика, но не нашлось слов, понятных ему, да и не было надежды на спасение Аннушки.
Давно догорела вечерняя заря на горизонте. Лес вокруг чумов стоит редкий, одинокий, пронизанный полосами лунного света. Тишина полна бодрости. В воздухе ощущение нескончаемой жизни. Так зачем же смерть на земле!
Не знаю, что бы я отдал за спасение девочки, за материнскую улыбку Сулакикан, за радость Битыка. Но как это сделать, как спасти Аннушку всем Харги назло?
– Павел! – кричу я, забираясь в палатку к радисту. – На стойбище умирает девочка. Устанавливай радио и любыми средствами свяжись со штабом экспедиции, пусть немедленно вызовут к микрофону врача для консультации.
– Штабная рация уже закрыта до утра, – отвечает радист, удивлённый моим приказом.
– Выходи на волну Министерства связи, объясни радистам, в чём дело, попроси сообщить нашим, что мы в двадцать три часа ждём для переговора врача.
– Вы же знаете, что работать на чужой волне строго запрещено.
– Ещё строже запрещено равнодушие. Не теряй времени!
Неожиданно раскрывается вход в палатку, появляется заплаканная Сулакикан. Она что-то держит спрятанное в подоле юбки, пугливо оглядывается и бесшумно опускается рядом со мной, точно врастая в землю.
– Ты не обижайся, Лангара хороший человек, и не ругай её, что она верит в духов и всякие приметы. Старые люди другого не знали, – и, переводя дыхание, она подаёт мне аптечку. – Тут много лекарств от всяких разных болезней, но мы не понимаем их язык, что к чему. Ты помоги спасти моего ребёнка. – Её голос обрывается.