Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник) - стр. 41
Большой деревянный крест вынесли к городским воротам, и епископ с игуменом благословляли проходившее мимо воинство, которое возглавили Великий князь Святополк Изяславич и князья Владимир Мономах и Давыд Святославич со своими сыновьями. Душой похода, конечно, был Мономах, потому на него и оглядывались, хотя впереди – Великий князь.
Всеобщий настрой был совсем не таким, как тогда, когда ходили друг против дружки. На сей раз все чувствовалось, что почти вся Русь встала против Степи вместе, забыты вражда меж князьями, забыты обиды и раздоры. Это чувство единства, а еще – своей причастности к чему-то очень большому, какому-то общему делу очень поднимало боевой дух. Оглядываясь на воинство, князь Владимир Мономах чувствовал, как горло перехватывает от волнения, а на глаза невольно наворачиваются слезы. Было отчего, давненько Русь не вставала вот так вместе.
К Ворскле подошли в среду на Крестопоклонной неделе, чем сразу же и воспользовались, установив Честной Крест повыше на пригорке на виду у всех. Конечно, все равно всем не было видно и слышно, но передние передавали задним:
– Князья к Кресту подошли…
– Молебен служат…
– Крест целуют…
– У Мономаха на глазах слезы…
После князей к Кресту приложилось и все остальное воинство.
Наконец дошли до первых оседлых становищ половецких ханов. Князья приказали разобрать из обозов броню, вооружиться. Половцев можно ждать в любую минуту, хотя было ясно, что они поспешили уйти на соединение с остальными.
Разведка сообщила, что впереди городок Шарукань.
Непохоже, чтобы Шарукань собиралась обороняться, да и как? Невысокий земляной вал даже не прятал за собой, а просто слегка ограждал убогие глинобитные домишки и юрты. Воинов самого хана в городе явно не было. Мало того, понимая, что против объединенного русского войска не выстоять, жители Шарукани вышли навстречу, поднося князьям на большом серебряном блюде рыбу и вино, что означало сдачу города на милость победителя.
– Ишь, как испугались, когда мы под их стенами встали! Вырезать их всех до единого, чтоб остальные запомнили! – радовался Давыд Святославич.
Все обернулись на Мономаха, точно он главный. Князь смотрел на старика-половца, протягивающего дрожащими руками дары, и понимал, что убить вот этих безоружных и беззащитных людей не сможет и отдать приказ, чтобы убили, тоже не сможет.
– Повинную голову меч не сечет. Пусть знают, что мы со стариками и детьми не воюем, и с мирными людьми тоже.
– Да ты что, князь?! Они же в спину ударят!
– Эти? Не ударят.
– Эти, может, и нет, но откуда ты знаешь, сколько и какого войска у них по балкам да лескам припрятано?
– А мы позади не только обоз оставим, но и сильные полки, чтобы смогли продержаться, пока мы развернемся. Войско может быть припрятано в любой балке, все же по чужой земле идем. Но им, – Мономах кивнул на стоявших шаруканцев, – сказать, что если на нас нападут сзади, то мы вернемся и город уничтожим.
Старик, услышав слова толмача, замотал головой:
– Пусть князь не боится, здесь нет войска. Шарукан увел своих воинов в Степь. Далеко увел.
Город не тронули, а шаруканцы дали хороший выкуп. Воинам понравилось, вот бы все города так! Разумные качали головами: города-то, может, и так, только вот ханы не согласны и войско небось собралось уже немалое.