Златовласка - стр. 11

Аня все еще не понимала.

– Не смотри на лицо. Лицом ты пошла в отца – удивительное портретное сходство для девочки. Смотри на фигуру, осанку, позу, видишь? Стать. Твоя бабушка никогда не была красавицей, но в ней была стать, порода, понимаешь? Это лучшее, что ты могла от нее унаследовать. Раньше я не замечала. Приглядись.

Только тогда она заметила. Расправленные плечи, приподнятый подбородок, расслабленная поза, сильные руки – все это тело говорило о уверенности, чувстве превосходства. Она не заискивала, не заигрывала ни с кем, знала себе цену и в кадр не смотрела намеренно, ей не надо было стоять в центре, чтобы привлекать внимание – все внимание и так было ее. Аня переводила взгляд с фотографии на зеркало. Да, теперь она видела. Она больше не была затравленной мышкой, маленькой тихой отличницей. Внутри нее теперь жил совсем другой зверь. С когтями, зубами и горящим взглядом. И этот зверь понемногу пробирался наружу.

12

– Не дай им себя затравить, слышишь? Мужчины, женщины, преподаватели и одногруппники – они все всегда будут против тебя. Не дай им себя затравить. Не дай им распоряжаться твой жизнью. Никому. Никогда, слышишь? Ты одна. Ты одна против всего мира. Только тогда ты победишь.

Это было единственное наставление, которое Аня получила от матери. Жестокое, но честное. Впрочем, жестокая честность – это все, на что Аня могла рассчитывать с самого детства.

Она коротко кивнула, взяла чемодан и, не оборачиваясь, пошла к автобусу. Когда Аня села на свое место и выглянула в окно, мамы уже не было. Она подумала, что мама никогда не отличалась сентиментальностью, но все равно почувствовала укол сожаления. Она вставила наушники, включила музыку и постаралась отогнать от себя подступающие волны грусти. Новая жизнь. У нее начинается новая жизнь. В ней все будет иначе.

Аня закрыла глаза и постаралась представить себе это самое «иначе». Получалось не очень, в сознании мелькали разрозненные картинки-кадры, на них сплошь красивые смеющиеся и улыбающиеся люди, которое смотрят на нее тепло и открыто, протягивают руки, зовут с собой. Ее люди. Свои. Никакого успеха, признания или богатства она не хотела так сильно, как простого человеческого тепла. Быть для кого-то другом, быть своей в чьей-то компании. Не смотреть со стороны, как кружатся на танцполе парочки на выпускном, не улыбаться подслушанной шутке, не отводить глаза, не прятать зависть в глубине души, не идти домой одной в рассветной дымке. Больше не быть одной. Никогда.

13

Аня сразу заметила, как изменилось лицо Елены Николаевны, когда она подняла руку на перекличке. Страх, злость, презрение – Аня так часто видела эти эмоции на лицах людей, что не могла ошибиться. Ей было достаточно доли секунд, чтобы понять: будут проблемы.

Петрова Е.Н. заведовала кафедрой Истории и теории государства и права. Девочки в общежитии в один голос твердили, что Ане очень повезло, что именно Петрова будет вести в ее группе теорию права – это самый важный предмет на первом курсе, а Петрова берет себе очень мало групп. Ане не терпелось познакомиться со светилом, но этот взгляд, брошенный на нее поверх журнала, все изменил за мгновение. Она сидела, растерянно оглядываясь и пыталась понять, что же только что произошло.

Одними взглядами Петрова не ограничилась: она то игнорировала Аню на занятиях, то наоборот, вызывала на каждой паре, отпуская едкие комментарии и придираясь к формулировкам ее ответов, не принимала ее письменные работы или занижала балы за очевидно правильно выполненные контрольные. Аня ходила на все лекции, заучивала конспекты и штудировала учебник и первоисточники, но понимала, что все зря – это была травля. Одногруппники ей сочувствовали, возмущенно переговаривались в коридоре после каждой пары и всячески ее поддерживали, но в глубине души были рады, что не они стали объектом ненависти. Аня не могла осуждать их за это, как и за то, что никто ни разу не высказал своего возмущения преподавателю в лицо – это, несомненно, было выше их сил. Ее жизнь сделала новый виток: теперь задира была только одна, зато преисполнена реальной власти, а Сашек было много, но они по-прежнему лишь молчаливо опускали глаза.