Зимняя песнь - стр. 40

– Лизель?

Ганс отстранился, пытаясь прочесть выражение моего лица. Я думала о Кете, но нас с ним разделяла отнюдь не ее призрачная фигура.

Смотри, как бы не предпочесть красивую ложь уродливой правде, сказал тогда Король гоблинов. Я именно что предпочла. Эта жизнь – красивая ложь, а я-то считала, что у меня хватит сил противостоять ей. Вот глупая! Снова попалась на уловки Владыки Зла.

– Лизель? – нерешительно повторил Ганс.

Все это – ложь, но до чего прекрасная и восхитительная… И я поцеловала его в ответ.

В ночной темноте, стоя спиной к сестре, чтобы она не заметила. Я притворялась, что чувствую на себе руки Ганса, пальцы, пытливо изучающие тайные ложбинки и трещинки моего тела. Представляла его губы, язык и зубы, и свое собственное желание – такое сильное, что едва не разрывало меня, под стать зудящему нетерпению в моих беспокойных конечностях и грубоватому мужскому напору Ганса.

Мои бурные поцелуи привели его в замешательство. Вздрогнув от удивления, он выпустил меня из объятий.

– Лизель!

– Разве не этого ты хотел?

– Да, но…

– Но что?

– Я не ожидал, что ты окажешься такой… бойкой.

Откуда-то из лесной чащи мне послышался отзвук смеха Лесного царя.

– Разве не этого ты хотел? – повторила я, сердито вытирая рот.

– Этого, – промолвил Ганс, но в его голосе я уловила неуверенность. Опаску, отвращение. – Конечно же, этого, Лизель.

Я оттолкнула его. В жилах у меня клокотала ярость, волной поднималось жестокое разочарование.

– Лизель, прошу тебя! – Ганс потянул меня за рукав.

– Пусти. – Голос мой прозвучал пусто и безжизненно, отражая мое внутреннее состояние.

– Не держи на меня зла. Просто я… Я думал, ты чистая. Невинная. Не такая, как те, другие девушки – доступные, распущенные.

Я оцепенела. Кете. Сухо спросила:

– Вот как? И что же это за «другие девушки»?

Ганс нахмурил брови.

– Ну, другие, – уклончиво ответил он. – Лизель, они для меня ничего не значат. На девицах такого сорта не женятся.

Я влепила ему пощечину. До этого я ни на кого не поднимала руку, но сейчас ударила Ганса со всей силы так, что у меня загорелась ладонь.

– И к какому же сорту ты относишь меня? – прорычала я. – Какую девушку готов взять в жены, а Ганс?

Он залепетал что-то невнятное.

– Когда ты сказал «чистая», то имел в виду «некрасивая». «Невинная» в твоих устах означало «безобразная».

Я швырнула в него эти слова во всей их уродливой правде, открыв миру того Ганса, каким он был на самом деле. Я наполовину ожидала, наполовину хотела, чтобы он отреагировал на мой выпад, схватил меня за руку и гневно крикнул, что я забываюсь. Вместо этого он мелко попятился, а его руки безвольно, покорно повисли вдоль туловища.

– Когда-то меня влекло к тебе, – я презрительно скривилась. – Я считала тебя, Ганс, достойным человеком. И в глубине души до сих пор так считаю. Однако меня ты недостоин. Ты – всего лишь красивая ложь.

Ганс потянулся ко мне, но я обхватила себя за плечи.

– Лизель…

Я посмотрела ему прямо в глаза.

– Как там говаривал твой отец?

Ганс молча отвернулся.

– Что толку бежать, если ты на неверном пути?

Я бросилась в комнату Констанцы.

Мне следовало пойти к бабушке гораздо раньше – сразу, как я вернулась из леса, сразу, как поняла, что Кете похитили. А я, не имея смелости или желания взглянуть в глаза уродливой правде, оставила Констанцу маячить где-то на краю сознания. Горькая вина подкатила к горлу, полилась из глаз.