Зимняя луна - стр. 38
Внезапно Эдуардо остановился у края леса, на участке земли, лучистой, как расплавленная лава. Внутри феномена. Поглядев вниз, он увидел, что его ноги как будто стоят на листе стекла, под которым пенится океан огня. Океан, чья глубина сравнима с расстоянием до звезд. Мысль о размерах этой бездны вызвала у него панический вопль, хотя никакого, даже самого тихого шепота не вырвалось изо рта.
Со страхом и неохотой, но все еще с долей любопытства, Эдуардо оглядел свои ноги и тело и увидел, что янтарный свет исходит и от него, а на туловище постоянно взрываются маленькие красные вспышки. Он казался человеком из другого мира, полным чужой энергией или святым духом индейцев, который явился с высоких гор на поиски древнего народа, когда-то царившего над обширной монтанской пустыней, но давно уже исчезнувшего: черноногих, кроу, сиу, ассинибойнов, чейеннов.
Он поднял левую руку, чтобы осмотреть ее более внимательно. Кожа стала прозрачной, плоть лучистой. Сначала он мог видеть кости руки и кисти, четкие серо-красные формы внутри расплавленной янтарной ткани, из которой теперь состояло его тело. Но пока смотрел, и кости сделались такими же прозрачными, и он целиком стал человеком из стекла, больше никакой материи в нем не было вовсе; он превратился в окно, через которое можно было видеть неземной огонь, и земля под ним была окном, и камни, и деревья.
Трещащие волны звука и электрический визг рвались из потоков огня теперь еще более настойчиво. Как в мартовскую ночь, у него было сверхъестественное ощущение: будто что-то бьется в неких границах, пытается пройти сквозь барьер, вырваться из чего-то наружу.
Нечто пыталось открыть дверь.
Он стоял у этой самой двери.
На пороге.
Его охватила странная убежденность, что если дверь откроется, пока он стоит рядом, то он немедленно распадется на разобщенные атомы, как будто его никогда и не существовало. Сам станет дверью. Неизвестный гость пройдет через него, из огня и через него.
Боже, помоги мне, взмолился он, хотя никогда не искал в религии никакой опоры.
Он попытался шелохнуться.
Парализован.
Внутри его поднятой руки, внутри всего его тела, внутри деревьев, и камней, и земли огонь становился все менее янтарным, но все более красным, горячим, целиком красным, алым, кипящим. Потом резко сделался мраморным с бело-синими прожилками вен, словно соперничая с блеском в самом сердце какой-нибудь гаснущей звезды. Зловещая пульсация росла, разрывалась, росла и разрывалась, как от толчков колоссальных поршней, звеня и громыхая. Это ход поршней вечных двигателей, которые вертели саму Вселенную, – все сильнее и сильнее. Давление возрастало, его стеклянное тело дрожало, хрупкое, как хрусталь. Давило со всех сторон, требуя, стуча молотом; огонь и гром, огонь и гром, огонь и гром…
Чернота.
Тишина.
Холод.
Придя в сознание, Эдуардо увидел, что лежит у границы леса, под сиянием четверти луны. Над ним стояли на страже деревья, темные и спокойные.
Он снова владел всеми своими чувствами. Ощутил запах озоновой бодрости снега, густой аромат сосновой хвои, своего собственного пота – и мочи. Вкус во рту был неприятный, но знакомый: кровь. От ужаса или в падении он, должно быть, прокусил язык.
Очевидно, дверь в ночь не открылась.
8
Той же ночью Эдуардо вынул оружие из стенного шкафа кабинета и снова зарядил. Разложил его по всему дому так, что одно или другое всегда оказывалось в досягаемости.