Размер шрифта
-
+

Зимняя дорога. Генерал А. Н. Пепеляев и анархист И. Я. Строд в Якутии. 1922–1923 - стр. 14

По дороге пятеро погибли в стычке с неизвестными людьми, еще трое предпочли зазимовать на попавшемся в тайге прииске. Оставшиеся семнадцать продолжили путь. Их целью был самый южный из городов Якутской области – Олёкминск.

Места были суровые, уже в октябре снег лежал слоем в пол аршина. Лошади падали от бескормицы. Взятый с собой рис кончился, питались одной кониной. “Наконец, – вспоминал потом Строд, – настало время, когда мы вторые сутки ничего не ели и с ужасом видели приближающуюся голодную смерть”.

К счастью, встретившиеся тунгусы[9] накормили их и часть пути провезли на оленях. Казалось, цель близка, но вблизи Олёкминска от другого тунгуса узнали, что в городе – белые, о беглецах там известно и для их поимки выслан отряд местных добровольцев. Положение было безвыходное: сопротивляться невозможно, уходить некуда. После колебаний и споров решили сдаться, а для того, видимо, чтобы самим выйти на преследователей и своей численностью не спровоцировать их на стрельбу до начала переговоров, разбились на три группы. Любая из них при встрече с белыми должна была объявить о капитуляции всех трех. Расстояние между группами составляло десять-пятнадцать верст.

Через пару дней первые пять человек добрались до якутского селения Кендюкель на реке Чаре. Здесь и заночевали, а утром их юрта была окружена прибывшим из Олёкминска отрядом под командой подпоручика Захаренко. После короткого допроса всех пятерых по очереди вывели во двор и расстреляли.

На другой день захватили вторую группу из шести человек, среди которых находился Строд. Их привели в тот же Кендюкель, но убить не успели: во время допроса Захаренко доложили, что обнаружена последняя группа красных; он со своими людьми поспешил к указанному месту, оставив Строда с товарищами под караулом и пообещав расстрелять их, когда вернется.

Самыми заметными членами третьей группы были председатель Центросибири Яковлев и двадцатилетний поэт-революционер Федор Лыткин, недавний студент-юрист Томского университета, сын русской крестьянки и ссыльного курда, носивший фамилию своего бурятского отчима.

Незадолго перед тем он написал стихи:

Я иду на последние битвы,
В беззаветный и радостный бой.
Надо мной не творите молитвы,
Не грустите, друзья, надо мной.
Я иду во широкое поле
Под удары скрещенных мечей.
Над моей безрассудною долей
Пусть вздыхает лишь ветер полей.

“Скрещенные мечи” – совсем не то, что Лыткин увидел перед смертью. Четверых его спутников пристрелили прямо сквозь ветки шалаша, где группа устроилась на ночлег, а самого Лыткина и Яковлева, которые сумели выскочить наружу, закололи штыками. Раздетые донага трупы бросили в тайге.

Тем временем в Кендюкель приехал из Олёкминска фельдшер Емельян Селютин. Его прислали сюда на случай, если будет бой и появятся раненые. Никаких симпатий к большевикам он не питал, но при виде лежавших во дворе окоченелых мертвых тел пришел в ужас и, понимая, что та же судьба ожидает и этих пленных, стал убеждать начальника караула, унтер-офицера Голомарева, отвезти их в город. Голомарев, накануне упавший в обморок при расстреле первой группы, поэтому не взятый на ликвидацию третьей, согласился и даже раздобыл у якутов лошадей, чтобы уйти от возможной погони. Гражданская война в этих краях только еще начиналась, нормальных людей шокировала ее жестокость, которая скоро станет привычной

Страница 14