Зимний пейзаж с покойником - стр. 25
– И сколько же вы проспали?
– Что я, считал про себя, что ли? – усмехнулся Георгий Степанович, наморщив длинный нос с пятном голубой краски на кончике. – Да и не спал я по-хорошему – так, подремывал. Заснешь тут, когда Колька за стеной молотком своим лупит. Надоел хуже горькой редьки! Тук да тук, да во дворе еще хозяйский сын-придурок что-то взрывает. Разве это условия для творчества? Вот когда я…
– Когда сверху послышались крики, взрывы во дворе еще продолжались?
– А черт их знает! Я же задремал. Как раз тут покойный Колыванов мне сниться начал. Пришел будто он в правление Союза художников с Колькиным молотком и давай там по чернильницам бить – тук-тук-тук. А чернильницы крепкие, непроливашки – не даются. Он снова тук-тук-тук, а я…
– Значит, стук молотка вы все-таки слышали?
– Поминутно! Не знаю никого зануднее Самоварова.
Артем Рюхин наклонился к майору и прошептал:
– Это косвенно подтверждает алиби специалиста по дереву…
– Иди ты! Сам дерево, – огрызнулся майор. – Это и так ясно. Вообще вся эта шушера из подвала мне уже надоела. Я не Самоварова имею в виду, Самоваров мне друг! Но нечего нам тут ловить. Мотивы у художников какие? Ничего серьезного. Нет, ты ищи, кому выгодно!
– Ближайшим родственникам, кому же еще, – быстро и четко ответил Рюхин. – И не только!
Когда мы бизнес Еськова получше узнаем, наверняка и там чего-нибудь нароем.
– То-то! Чтобы уж тут, в подвале, со всеми покончить, давай сюда кучерявого дизайнера, который с сыном Еськова был на улице.
– Здравствуйте, Станислав Иванович! – радостно поздоровался Тошик Супрун.
С тех пор как Стас видел его последний раз, Тошик изменился мало. Кажется, он еще больше помолодел – те же бархатные щеки, та же милота, те же глаза-вишни. Пятен красок, как у Алявдина, на нем не замечалось, напротив, одет он был небрежно, но со вкусом. Например, на шее у него болтался длинный шарф неясного цвета, как бы немного слежавшийся и трепаный. Однако за версту было ясно, что шарф этот не обносок, а дорогая и стильная вещь.
– Тоже, значит, Антон, в бильярдной работаешь? – задумчиво спросил майор, разглядывая шарф.
– Я текстилем сегодня занимался, – пояснил Тошик. – И вообще весь проект мой.
– Широко шагаешь! Но меня интересует другое: около одиннадцати или чуть позже ты где был?
Тошик обрадовался вопросу.
– Я как раз ровно в одиннадцать во двор вышел, – сказал он. – Ровно-ровно!
– На часы, что ли, глядел?
– Нет! То есть да… То есть не глядел… Тут в холле – вы, может, заметили – стоят большие часы, антикварные, напольные, на шкаф они еще похожи. Швейцария, девятнадцатый век. Довольно аляповатая вещь, но стопроцентно старая, без дураков. Николай Алексеевич, наш Самоваров, эти часы отреставрировал и наладил. Теперь они отлично идут да еще и бьют каждые полчаса. Голос у них очень противный, гундосый, но время они показывают точно и бьют, когда надо. Я шел к Саньке во двор, и как раз эти часы били. Одиннадцать раз!
– Считал?
– Нет, – сознался Тошик. – Но я, Станислав Иванович, точно знаю, что было тогда не десять и не двенадцать. А в полчаса они бьют один только раз, и все. Тут же долго били, ни с чем не спутаешь!
– Ладно, били так били. Что ты увидел во дворе?
– Там Санька петарды пускал, но он уже замерз и сразу в дом пошел. А я еще две штуки сам поджег – «Багратиона» и «Ночь в Крыму». Когда эта «Ночь» уже клубы пустила – там после огня эффект задымления предусмотрен, – здешний охранник…