Зима - стр. 17
Они погрызлись, когда она застукала, как он чистил ногти о края страниц ее книги, и попросила этого не делать, после чего, задетый ее критикой, он начал критиковать ее за бесконечное нытье о международном положении.
– Они сделали свой выбор, – сказал он, когда она снова пожаловалась, что людям из ЕС приходится выжидать, позволят ли им остаться в стране или нет, как и людям, вступившим в брак с людьми из ЕС, или людям, чьи дети родились здесь и которым, возможно, нельзя будет остаться и т. д. – Они сами захотели приехать и жить здесь. Они пошли на этот риск. Мы в этом не виноваты.
– Выбор, – сказала она.
– Да, – сказал он.
– Помнишь, как мы говорили о людях, которые утонули, убегая от войны и пытаясь переплыть море, а ты сказал, что мы не должны чувствовать вину, потому что это был их выбор – бежать из своих сожженных и разбомбленных домов и опять-таки их выбор – сесть в лодку, которая затем перевернулась? – сказала она.
Вот такое она постоянно говорит.
– У нас все нормально, – сказал он. – Не волнуйся. Денег хватает, у обоих хорошая гарантированная работа. У нас все хорошо.
– В твоем автоматическом возврате к эгоизму нет ничего хорошего, – сказала она.
Потом она раскричалась о последствиях сорокалетнего политического эгоизма. Как будто можно со знанием дела говорить о сорокалетней политике, когда ты прожила на свете всего двадцать девять лет! Это смехотворно. Нет, на самом деле это какая-то форма мазохизма: достаточно вспомнить, что Шарлотта постоянно рассказывает о повторяющемся сне, в котором она зигзагообразно разрезает себе грудину ножницами для разделки курицы, для распиливания костей, а затем делит ее на четыре части, словно курицу на суп.
– Во сне я четвертованное королевство, – привыкла она говорить, желая привлечь внимание. – Во сне я воплощаю в себе кошмарное разделение нашей страны.
Во сне она права.
– Люди у нас в стране бешено озлоблены друг на друга после последнего референдума, – сказала она, – а правительство, которое мы имеем, не делает ничего для того, чтобы успокоить гнев людей, и, наоборот, использует его в собственных политических целях. Это шикарный старый фашистский трюк каких поискать и очень опасная игра. И то, что происходит в Штатах, напрямую с этим связано, причем, вероятно, финансово.
Арт громко рассмеялся. Шарлотта взбесилась.
– Это пугает, – сказала она.
– Ничего подобного, – сказал он.
– Ты обманываешь самого себя, – сказала она.
– Мировой порядок изменился, – сказала Шарлотта, – и по-настоящему новое как здесь, так и там состоит в том, что люди у власти думают только о себе, не имея никакого представления об истории и не чувствуя никакой ответственности за нее.
– И в этом тоже нет ничего нового, – сказал он.
– Они как будто существа нового типа, – сказала она, – существа, порожденные не реальным историческим временем и людьми, а… а…
Он смотрел, как она, сидя на краю кровати и положив одну руку на ключицу, а другой размахивая в воздухе, пыталась подыскать сравнение…
– А чем? – спросил он.
– Пластиковыми пакетами, – сказала она.
– Что-что? – переспросил он.
– Они настолько же антиисторичны, – сказала она. – Настолько же бесчеловечны. Настолько же безмозглы и несведущи в том, как люди столетиями вели дела до того, как изобрели их. Настолько же вредны для окружающей среды многие годы спустя, после того как они выйдут из употребления. Вредные для целых поколений.