Журнал «Парус» №87, 2021 г. - стр. 17
И с мукой в душе ушел от собаки, которая после долгожданной ласки рвалась за ним — всей своей мощью рвалась с цепи.
Назавтра, как и обещал, он приехал, одевшись в рабочее, со скребком и раскладным стульчиком, чтобы устроиться с удобством и поработать без спешки.
Отдав, однако, более часа заботам и нежности, увидел, что сделал только хуже: Топка кричал, рвался и, забегая за угол, падал так, словно хотел удавиться на своем ошейнике.
Минула и осень. Зимой Петрович, принимая у своей калитки мешок сечки для собак, прохрипел простуженно:
— Что-то с Топтыгиным не того. Свалился и не встает.
Вместе подъехали к цеху. Топка, по своему обыкновению, лежал на снегу, и снег лужицей таял под ним. Собака открыла глаза, посмотрела и убрала взгляд.
— Что же это с ним?
— А вот посмотри-ка, — Петрович подошел к псу, приподнял свалявшуюся шерсть в месте, где хребет переходит в хвост. — Я сам только сегодня доглядел…
Вадимыч глянул и содрогнулся, увидев большую, сантиметров десяти в диаметре, сочащуюся язву.
Ветеринара он все-таки упросил съездить на место. Дорогой, — не понять, почему, то ли облегчая, то ли, наоборот, еще больше растравляя душу, — выложил как на духу, что он натворил, как обошелся со своим прекрасным, редкостным псом.
Топка, увидев их, среагировал как надо: из последних сил зарычал, силясь подняться против чужого. Вадимыч прижал ему рукой голову, приласкал, кое-как успокоил.
— Лечить? Можно попробовать, — мельком глянув на рану, заключил доктор. — Но шансов мало. Надо везти к нам, удалять хвост, чистить…Ну, и прочее, прочее. В общем, сами намучаемся и его намучаем.
— А как же?
— Самое лучшее — усыпить.
— А что это с ним? — интонацией уже давая согласие усыпить и одновременно ненавидя себя за это, спросил Вадимыч. — Из-за чего бы это вдруг?
— Не вдруг. Это штука долгоиграющая — и давно у него. От тоски и от страха. Видно, он очень боялся здесь…
Мертвого Топтыгина, расслабленно завалившегося на бок и протянувшего лапищи, Вадимыч и доктор долго не могли затолкать в большой мешок из-под бобин с пряжей. Кое-как справились, потом, пыхтя, отволокли в багажник. Машина, крякнув ходовой частью, аж просела под весом собаки.
На проходной нашлись пешня и лопата.
Перед тем, как везти врача назад в лечебницу, Вадимыч расплатился с ним.
— Помочь? — спросил тот.
— Зарыть? Нет, сам, спасибо…
На треугольном пустыре, заехав туда через железнодорожные пути, в нескольких метрах от дороги он разгреб снег и пешней начал долбить промерзший слой. Земля поддавалась неохотно, крошилась, как лед. Несколько раз Вадимыч усомнился: не широко ли взял? Но не стал сужать яму.
Когда он добрался до грунта, податливого лопате, руки уже тряслись от усталости. Углубился еще штыка на полтора, не больше, и выдохнул: «Хорош!»
Топтыгин оказался тяжелющим, каким бывает только мертвец. Хозяин обхватил его борцовским захватом и понес, принимая тяжесть грудью и животом. Принес, бросил. В яме, просторной по ширине, Топка улегся, не исказив своей последней позы — на боку и с вольно брошенными лапами.
Вадимыч зарыл его, насыпав бугорок — круглый, не похожий на могилу.
Весной холмик осел, заровнялся. Место Вадимыч узнавал теперь лишь по памяти. Но к лету там поднялась трава, которая как раз на том месте, где неглубоко лежал Топа, выросла, питаясь его соками, намного гуще, зеленее и выше, чем на всей остальной поляне. Слегка размытым, но безошибочным контуром угадывался под землей Топтыгин: голова, лапы, хвост, мощь грудной клетки…