Журавушки - стр. 12
Иваныч завздыхал, оглядывая дом, голубенький забор – весь в проплешинах, и калитка просела – нужно подправить, а там забор покосился, тоже надо бы заняться, пока не свалился. Посмотрел по сторонам. Черемуха в палисаднике. Всего два куста, а распустится, и надышаться не можешь. Поднял голову и зажмурился, взглянув на синее небо, вот уж точно – бездонное, где вовсю звенели жаворонки. Потом уселся на лавку, спиной прижался к забору и опять вздохнул: легко и свободно – всё наконец-то добрались…
Жена присела рядышком с ним. Так было заведено, когда они приезжали в Васильевку. Здоровались с домом, потом ненадолго присаживались на скамейку. И когда уезжали, тоже присаживались, чтобы дорога лёгкой была, но всегда оборачивались, не хотели расставаться с родным домом. Уезжали в город, а душа оставалась тут, в деревне…
– Гляньте, неужто наши Петрухины приехали? – донёсся протяжный, чуть с картавинкой, женский голос. – Значит, правда, весна приспела. Всё, пришла пора огородами заниматься, – хохотнула и тут же следом: – Валентина, здравствуй! Иваныч, здоров будь! Валентина, я вечером загляну. Весёленький ситчик в райцентре купила. Посоветуй, что из него сшить.
– Заходи, Тоня, – помахала рукой Валентина. – Посидим, чаёк попьём да поговорим…
– Тёть Валь, моя Танька решила в городе остаться, – долетел голос. – Подскажи, куда ей устроиться…
– Пусть в деревне остаётся, – засмеялась Валентина. – Где родился, там и пригодился…
– Ага, а сами-то в городе живёте, – раздался обиженный девчоночий голос. – А меня – в деревню…
– Поэтому ездим в деревню, что до сей поры не привыкли к городской жизни, – уже более строго сказала Валентина. – Поймёшь, когда вырастешь. Возле родителей живи, пока живётся, а отдельно успеешь намучиться.
– Твоя правда, твоя… А я уж весь язык обколотила, дочке говорю, а она упёрлась – в город засобиралась и не сдвинешь. Молодая ещё, не понимает. Ну, ничего, жизнь научит… Спасибо, тёть Валь!
– О, Антошка приехал! Знаешь, что хотел спросить-то…
Так было всегда. Едва они приезжали, и сразу же к ним тянулись гости. Да какие гости – все свои, все деревенские, которых осталось-то всего ничего. И у каждого были какие-нибудь дела и просьбы или в совете нуждались, а спросить не у кого. Подходили, усаживались на скамейку и вели долгие вечерние разговоры…
– Ну что, мать, домик заждался, – сказал Иваныч и поднялся. – Хватит сидеть. Пошли…
Он сунул руку в щель между досками, звякнул щеколдой и толкнул. Калитка заскрипела и распахнулась. По двору, прижимаясь к земле, промелькнула серая кошка и исчезла за сарайкой. Видать, соседская забрела. Своих мышей мало, а чужие всегда толще и вкуснее.
Иваныч пропустил жену, подхватил сумки, зашёл во двор и опять остановился, осматриваясь. Вроде всё по осени убрали во дворе, в садике, что был напротив окон, а гляди ж ты, за зиму мусор нанесло, весь двор усыпан. Что и говорить, хозяин за ворота, и порядка нет…
Хозяин поднялся по скрипучим ступеням. Громыхнул ржавым навесным замком. Открыл. Зашёл на веранду. Сыростью запахло, мышами. Повсюду тенёта висят. Удивительно, всего несколько месяцев не были в деревне, а уже паутина заполонила все углы – и опять-таки мусор повсюду. Иваныч пожал плечами и оглянулся на жену. Валентина распахнула дверь, обитую чёрным дерматином.