Жулик: грабеж средь бела дня - стр. 46
– Правда?
– А разве сегодня я тебя обманул?
Шоссе, прорезавшее субтильный лесок, было пустынным. Голенков выжимал из старенького «Опеля» предельную скорость – стрелка спидометра дрожала на отметке «90».
Внезапно Мандавошка подалась к водителю корпусом и, обвив его шею руками, попыталась поцеловать взасос. От неожиданности Эдик едва не выпустил руль. Однако успел-таки снизить скорость и плавно нажать на тормоз. Легкий «Опель» пошел неуправляемым юзом и едва не перевернулся на вираже. К счастью, все обошлось: чирканув днищем об асфальт, машина плавно съехала в неглубокий кювет и остановилась.
– Ебнулась? – побелевшими от страха губами спросил Голенков.
И тут произошло то, чего бывший опер никак не мог ожидать…
– Я тебя люблю, – ласково сказала малолетка. – А можно… я тебя поцелую?
– Фу-у-у… Ну ты и ду-ура! – только и мог выдавить из себя Эдуард Иванович и, подставив щеку, сказал разрешающе: – На, целуй быстрей, да поехали.
Голенков так и остался сидеть, подставляя щеку под поцелуй…
Голова девушки мгновенно пригнулась к его животу. С едва различимым треском вжикнула «молния» брюк. Мужчина даже не успел удивиться: штаны вместе с трусами оказались приспущенными. Наманикюренные пальцы профессионально заскользили по члену, который мгновенно напрягся.
– Да ведь… люди заметят! Тут же дорога, машины ездят! – ужаснулся бывший мент, тщетно пытаясь оттолкнуть Мандавошку.
Вздохнув, словно ныряльщик перед прыжком, Ермошина мгновенно заглотила член по самый комель.
– М-м-м-ммм… не меф-фай…
Лида оказалась потрясающей мастерицей своего дела. В минете она задействовала абсолютно всю полость рта, включая гортань и гланды. Она нежно покусывала член, языком передвигала его за щеку, и там ясно и выпукло обозначалась головка… Резные вишневые губы сомкнулись кольцом и плотно заскользили вверх-вниз. Сосала она с ожесточением изголодавшегося младенца, дорвавшегося до мамкиной сиськи. Когда Голенков, почувствовав приближение оргазма, попытался отстраниться, девушка сунула руки под его зад и впилась ногтями в ягодицы. Да так и натягивала свой рот на член, пока мужчина, судорожно дергаясь, не кончил.
У Эдика звенело в ушах и стучало в висках. Рубашка мгновенно взмокла. Перед глазами плясали огненные круги, и сквозь них он видел, что коротко стриженная голова Ермошиной по-прежнему лежит у него на коленях.
Он попытался высвободиться, но тщетно: барышня вцепилась в него мертвой хваткой. Только теперь Голенков понял, за что Лида получила кличку Мандавошка. Сперму она высасывала всю, без остатка, и в этот момент ее нельзя было оторвать от ее источника даже пассатижами…
Уже подъезжая к «Золотому дракону», Эдуард Иванович с ужасом осознал: а ведь случись на дороге свидетели – и его тоже можно было бы отгружать по пресловутой сто тридцать первой статье!
– Сколько с меня? Триста рэ? – сумрачно спросил Голенков и потянулся за портмоне.
– Обижаешь, – засокрушалась влюбленная проститутка. – Я ведь тебе чисто приятное сделать хотела!
– Моя Танька всего на год старше тебя, – напомнил Эдик, но портмоне все-таки спрятал.
– Ну и что? Да ладно, не ссы, я ей не скажу. А ты такой сладкий… и такой упр-ругий! – Последнее слово Лида вымолвила с особой твердостью и эрегированностью.
– Никуда не исчезай, будь на связи, – вздохнул Эдик, поправляя брючный ремень. – Может, придется твои показания в прокуратуре закреплять.