Жулик - стр. 22

Передумав падать, машина выровнялась и вышла из пике. Меня вдавило в кресло. С фатальной обреченностью я смотрел на дрожащие крылья. Страх внутри, боль в ноге, нежелание ехать, создавали ощущение неминуемой катастрофы.

Спустя два часа, вынырнув из облаков, Ту низко пролетел над зеленеющими полями и, мягко коснувшись земли, побежал по бетонке.

‒ Наш рейс окончен! – донеслось из динамика. – Добро пожаловать в Краснодар!

Я долетел, но еще не знал: в свое крутое пике я только вошел.

Здание суда отличалось от таких же неказистых домов аула ржавыми решетками на мутных окнах. К десяти часам комнатка трещала от народа: адвокаты, менты и просто любопытные. Судилище над москвичами обещало местным неисчерпаемый запас сплетен. Конвой привел Финика и усадил за барьер. Бледный, изможденный, одетый в несуразное с чужого плеча, он за время в тюрьме сильно изменился и не смотрел на меня. По его виду я понял: каждый будет выплывать сам, скорее всего, топя другого.

День погряз в рутине оглашения материалов дела. Судья соответствовал фамилии. Тряся жиденькой бороденкой, Козлицин монотонно читал протоколы и акты экспертиз. Понять его настрой я не мог. Заинтриговав развязкой, он объявил перерыв до завтра.

Утро началось, как и предыдущее. Секретарь, жопастая адыгейка, картавя, крикнула:

– Встать! Суд идет!

Козел выглядел бодреньким. По очереди задавая вопросы, он заявил, что перекладывая вину друг на друга, мы усугубляем и без того незавидное положение – виноваты оба. Это явилось предвестником беды. Слово дали адвокатам. Обе тетки просили суд принять во внимание нашу молодость, положительные характеристики и обещали, что мы еще принесем пользу родине. Обозвав нас дармоедами, прокурор с мнением коллег согласился отчасти. Мы действительно потрудимся на благо общества, но при полной от него изоляции. Гром грянул. Мы промямлили последнее слово, и Козел, объявив перерыв, отправился решать, кому из нас сколько дать.

В прострации, не ожидая подобного, я вышел на улицу. Мимо провели Финика. Спустя пару минут за углом раздались крики и мат. Обратно Пронькина уже тащили. Выломав стенку деревянного сортира, Дима пытался бежать – и снова неудачно. Дежурившие у входа менты подозрительно косились и на меня. Через час, не колеблясь, я поступил бы так же, но тогда, надеясь на чудо, покорился своей участи.

Что посадят, я понял, вернувшись в зал. Адвокат, отводя глаза, смотрела в окно, к конвоирам Финика прибавились еще двое, а когда Козел заблеял:

«Именем Российской…» сомнения исчезли. Волновало, сколько: два, три, больше? Дали три; Диме, чтоб не бегал, четыре. Подошли мусора. Я интуитивно, как на последнюю надежду, посмотрел на адвоката, но Гребенкина, потеряв интерес, уходила прочь.

– Руки за спину!

На запястьях щелкнули наручники и меня вывели в коридор. Произошедшее не укладывалось в голове. Как такое могло случиться и случиться со мной?! Скоро я попаду туда, где за дело и по праву сидят настоящие преступники: воры, насильники и убийцы! А меня за что? И почему сегодня, 23 мая, когда мне исполнилось 22 года?

Ответа я не знал и не знаю до сих пор, однако в тот страшный день я родился заново, прожил непростую жизнь и в результате написал эту книгу.

Меня завели в КПЗ, и я осмотрелся. На возвышении, подложив телогрейку, лежал парень.