Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. Том 1. Перманентная революция и футуризм. Eritis sicut deus! Том 2. Советское авторское право в 1917–1930-х годах. «Честный» плагиат. Прецеденты - стр. 14
Кстати, А. Франс неоднократно встречался с Валерием Михайловичем, ценил его мнение, и такое общение вдохновило Горожанина на написание небольшой книги (брошюры) о своём vis-a-vis, для которой он выбрал довольно оригинальную форму – доклад вымышленного кардинала Папе Римскому. Это был такой тонкий trolling, так как произведения А. Франса были включены Ватиканом в «Index Librorum prohibitorum» – специальный перечень литературных произведений, запрещённых для чтения католикам – как раз накануне юбилея писателя[8].
Марк Борисович Спектор – легендарный сотрудник Николаевской Губ. ЧК, после окончания Высшей пограничной школы ОГПУ некоторое время служивший под началом Валерия Михайловича, – вспоминал: «Маяковский с Горожаниным в откровенном разговоре делились своими планами на будущее. Маяковский интересовался работой Горожанина и украинских чекистов, много расспрашивал его о Париже и встречах с французскими поэтами и писателями. В декабре 1921 года в Харькове Горожанин рассказал Маяковскому о том, что он возобновил работу над первой частью своей книги об Анатоле Франсе. (…) Владимир Владимирович горячо поддержал его. “Обязательно пишите, Валерий Михайлович, – сказал он. – Это будет очень интересно. Франс – мудрый, острый писатель, но, к сожалению, у нас мало о нём знают”».
Обычно В. В. Маяковский бронировал номер в харьковской гостинице «Красная» (бывший отель «Метрополь»), но тот, как правило, пустовал – Валерий Горожанин настаивал на том, чтобы друг жил у него дома. Во время одного из очередных приездов поэта Валерий Михайлович пожаловался ему на чиновников ГИЗ: «Сколько было неприятностей! Когда всё уже было готово, начальник управления по делам печати при Наркомпросе наложил лапу. Не понравилось ему одно слово – “восфонаритель”. Говорит, что смотрел словарь Даля, а там такого слова нет. Я ему доказываю, что на Западе такое слово в обиходе, а он – ни в какую. Пришлось заменить словом “воспламенитель”. Хорошо, что это на последней, 47-й странице. Мне этот лист быстро отпечатали, но заменить его – переклеить – наотрез отказались. В типографии говорят: ждите, нам сейчас некогда, срочный заказ. Вот пришлось мне, Марку Борисовичу и Берте Яковлевне просидеть три ночи, вырезать старые листы и вклеивать новые». Горожанин поднялся, взял со шкафа брошюрку и протянул Маяковскому: «Вот видите, какая неказистая: бумага газетная, а переплёт из какой-то оберточной бумаги».
«Да, – произнёс Маяковский. – И здесь у вас сидят бюрократы с пустыми чемоданами вместо голов. Как быстро они размножаются, просто ужас (…) Как они боятся свежего слова, живого».
Но, несмотря на все существовавшие бюрократические сложности, а самое главное – тотальный дефицит бумаги, книжка высокопоставленного сотрудника ВЧК «Анатоль Франц и Ватикан» увидела свет в харьковском издательстве «Пролетарий»[9].
На удивление, о книге Горожанина довольно лестно отозвался Алексей Максимович Горький, который прислал экземпляр для ознакомления И.В. Сталину. Тот, в свою очередь, делая традиционные для себя пометки на полях прочитанных книг, на одной из её страниц оставил замечание: «Лучшее, что было сделано до сей поры об Анатолии Франсе. И. Сталин».
Получив известие о гибели Владимира Маяковского от начальника Харьковского ОГПУ, Валерий Михайлович упал в обморок, а вернувшись из Москвы после участия в его похоронах, по просьбе коллег выступил в клубе им. Дзержинского на посвящённом поэту памятном вечере: «Владимир Владимирович Маяковский был надёжным другом настоящих солдат Дзержинского, непревзойдённым певцом нашего народа и бойцом партии. Своим он был и будет для каждого честного советского человека». Закончить выступление не смог – ушёл за сцену.