Жизнь после жизни - стр. 48

Иззи подалась вперед к молодому официанту, подоспевшему к ней с зажигалкой.

– Спасибо, голубчик, – промурлыкала она, демонстративно глядя ему в глаза, отчего юноша сделался густо-розовым, как мясо у нее на тарелке. – Le rozbif, – сказала она Урсуле, отпустив официанта равнодушным взмахом руки. У нее была привычка вставлять в речь французские слова («В юности я некоторое время жила в Париже. А потом, конечно, война…») – Ты болтаешь по-французски?

– В школе учу, – ответила Урсула. – Но разговаривать пока не могу.

– Шутишь?

Глубоко затянувшись, Иззи сложила кружком свои (поразительно) красные, изящно очерченные губы, как будто готовилась сыграть на трубе, а потом выпустила струйку дыма. Мужчины, сидевшие за соседними столиками, не сводили с нее глаз. Она подмигнула Урсуле:

– Держу пари, первым выражением, которое ты усвоила из французского, было déjà vu. Бедненькая. Тебя, как видно, в детстве на головку уронили. Меня, наверное, тоже. Ладно, давай приступим, я умираю от голода, а ты? Вообще говоря, я на диете, однако если нельзя, но очень хочется, то можно.

Иззи с аппетитом взялась за мясо. Определенно ей стало лучше: встречая Урсулу на вокзале Мэрилебон, она была совершенно зеленой и призналась, что ее «слегка подташнивает» от устриц с ромом («адское сочетание») после «сомнительной» вечеринки в ночном клубе на Джермин-стрит. Видимо, устрицы больше о себе не напоминали – Иззи налегала на ростбиф, как после голодовки, хотя и приговаривала, что «бережет фигуру». А еще она повторяла, что «сидит на мели», хотя напропалую сорила деньгами.

– Что это за жизнь, если нельзя чуточку развлечься? – говорила она. («Всю жизнь только и делает, что развлекается», – досадовал Хью.)

Развлечения – и связанные с ними поблажки – требовались, по мнению Иззи, для того, чтобы скрасить себе нынешнее существование: ведь она «влилась в ряды трудящихся» и вынуждена была «стучать на машинке», чтобы заработать на жизнь.

– Можно подумать, она уголь пошла грузить, – раздраженно бросила Сильви после одного из редких и нервозных семейных обедов в Лисьей Поляне.

Когда Иззи уехала, Сильви, помогавшая Бриджет убирать со стола, с грохотом бросила в раковину стопку вустерских фруктовых тарелок и сказала:

– Только и делает, что сотрясает воздух, – с младых ногтей ничего другого не умела.

– Фамильный сервиз, – прошептал Хью, спасая вустер.

Иззи ухитрилась получить место в газете («Одному Богу известно, как ее туда взяли», – недоумевал Хью): теперь она вела еженедельную колонку под рубрикой «Приключения современной одиночки» – на темы жизни «старой девы».

– Ни для кого не секрет, что в наше время ощущается острый дефицит мужчин, – разглагольствовала она в Лисьей Поляне, сидя за георгианским столом и уплетая рогалик. («Но у тебя-то их пруд пруди», – пробормотал Хью.) – Бедные юноши сложили головы, – как ни в чем не бывало продолжала Иззи; на рогалик толстым слоем намазывалось масло, без всякого почтения к трудам коровы. – И ничего с этим не поделаешь, надо идти дальше, без них. Современная женщина должна жить самостоятельно, не уповая на семейный очаг. Она должна быть независимой: эмоционально, финансово и, главное, духовно. – («Чушь». Это опять Хью.) – Не только мужчины жертвовали собой в Великой войне. – («Но они погибали, а ты осталась жива, в этом вся разница». Это Сильви. Ледяным тоном.) – Разумеется, – вещала Иззи, не упуская из виду, что у ее локтя стоит миссис Гловер с супницей, – женщины из низов никогда не чурались работы. – (Миссис Гловер, укоризненно взглянув на нее, покрепче сжала поварешку.) – «Коричневый виндзорский суп, как оригинально, миссис Гловер. Что вы туда добавляете? В самом деле? Как