Жизнь после смерти. Сборник рассказов - стр. 4
Хозяйки торопливо топили русские печи, чтобы приготовить еду для себя и пойло для скотины. Из каждого двора доносилось пенье петухов, блеяние овечек, хрюканье проснувшихся свиней и мычание коров. Время от времени взлаивали собаки. По деревенской улице торопливо прошли с длинными прутьями в руках трое ежащихся от утреннего холодка подростков. Звонко выкрикивали, крутя головами:
– Овец, коз давайте!
После того, как по деревенской улице пропылило блеющее и мекающее стадо, на деревенской улице показался уже не молодой пастух со старинной сумкой-торбой из лыка на боку. Он волочил за собой длиннющий кнут, время от времени ловко щелкал им в воздухе и кричал:
– Коров выгоняйте!
Едва угнали на пастбище коров, как на деревенской улице начали показываться жители с косами, граблями и вилами. У большинства имелись тряпичные сумки с едой и питьем. Перекрикивались между собой, приветствуя и расспрашивая о предстоящих покосах. Никто еще не приступал к косьбе, хотя каждый в деревне знал свою полосу. То и дело слышалось:
– Митрей, как у тебя нонче-то с травой?
Коренастый мужик лет под пятьдесят махнул рукой:
– Да будь она неладна! В трех местах плешь и косить нечего. Вроде и подсевок делал, а толку… – Мужик горестно махнул рукой и тут же спросил: – А у тебя-то как, Егор?
Небритый мужик вздохнул:
– Гусинник все увил. Вновь и накошусь и насушусь всласть! Попробуй, разбей заразу! Эх-ма… О прошлом лете с бабой умаялись, да и нонче не легше. Снова все уже с покосом кончат, а мы все на покосе… – Подумав, добавил: – А у Кошкиных вон полегла трава уже. В пояс вымахала. Вовка весь изматерился! Тоже не лучше чем у нас с тобой…
Митрей почесал затылок. Поправил кепку на голове и косу на плече. Выдохнул:
– Лишь бы дожди не начались. Управимся помаленьку…
Шагнул к дороге, по которой уже широко шагали деревенские мужики и бабы с подростками…
В большом и светлом доме Стожаровых собирались на покос. От стен кухни, оклеенных светлыми обоями, было светло, а от побеленного бока большой русской печки исходило тепло. Мария Яковлевна, управившись со скотиной и печкой, убрав загнетку, вытащила тряпкой небольшой чугунок из печи с потрескавшейся сверху картошкой в мундирах. Слила воду в помойное ведро и торопливо вытряхнула дымящуюся картошку в тряпичный мешочек. Положила мешок на стол и посмотрела в угол кухни.
Младший сын, восемнадцатилетний Сергей, по пояс раздетый, звякал умывальником в углу и фыркал словно морж, что-то невнятно и недовольно бурча. Кудлатые волосы, еще не расчесанные, торчали во все стороны на затылке. На крепкой загорелой шее блестели капельки воды. Мать усмехнулась и сказала:
– Нечего было с девками до утра бродяжить…
Вышла в сени и тут же вернулась с двумя глиняными коричнево-рыжими крынками. Посмотрев на сына, утиравшегося расшитым полотенцем, протянула одну ему:
– На-ка вот, попей холодненького молочка…
Сергей отказываться не стал. Повесил полотенце на крючок и с жадностью приник к краю посуды. Отпив немного, утер сметанные усы. Поставил крынку на стол. От души потянулся, вскинув крепкие руки к потолку и улыбнулся:
– Ой, мам, хорошо-то как! Вот братуха что-то запаздывает! Видно снова решил профилонить, как и два года назад…
Мария Яковлевна вздохнула:
– Я тоже надеялась, что появится Федя и с сенокосом поможет управиться. Да видно что-то не так пошло. Все же последний год в училище. Ладно, мы с тобой и вдвоем сумеем…