Жизнь после - стр. 12
То же самое происходило, вероятно, и с вещами на полках. У старой фарфоровой статуэтки отчетливо видна каждая маленькая деталь, ее можно взять и подержать в руках; а вот плюшевый медвежонок, появившийся в доме всего год назад, – лишь плотная тень в углу шкафа.
Старые вещи, имеющие историю и ценность в реальности, здесь полноценны и имеют плотность. А вещи новые и непостоянные – едва видимый мираж.
Лета все больше верила в правоту своих убеждений, обходя дом и рассматривая все вокруг. Привычные комнаты, в которых прожила почти всю свою жизнь, она теперь видела иначе. Мир открылся для нее с новой, невидимой ранее стороны. И это настолько изумило ее, что она на время даже забыла о том, где находится и почему.
Особенно ее потрясли фотографии. Те, что были сделаны больше двадцати лет назад и всегда хранились в большом картонном альбоме на полке шкафа, были четкими, люди на них казались настолько живыми, что Лета буквально видела, как дрожат в улыбке их губы и блестят глаза. На карточках, которые были распечатаны не так давно, силуэты людей были размыты, а лица неразличимы. Объединяло старые и новые снимки лишь то, что все они здесь имели серый, потускневший вид, вне зависимости от того, какими яркими и цветными были в той жизни.
Лета поставила несколько старых фотографий на тумбочку перед кроватью и на подоконник, села на ковер и долго смотрела, чувствуя, как тревога и грусть вновь наполняют ее.
Она смотрела в мамины светлые глаза. Сейчас она любила их еще сильнее, чем вчера или позавчера. Так же как любила папину улыбку и окладистую бороду, заплетенную в хвост. Она видела себя и маленького Августа, вспоминала радость, которую испытывала в тот момент, когда впервые увидела в лесу ежика. На снимке они с Августом тянули к ежику руки, чтобы погладить.
Они все смотрели на нее с фотографий, словно из окон, пробитых в прежнюю жизнь, а вокруг была тишина. Лета осознала, что не может сейчас позвать их, поговорить с ними, обнять. Осознала слишком ясно, чтобы усомниться. И почувствовала, как изнутри ее наполняет даже не пустота, а неизвестная прежде ледяная тоска. Захватив сердце и горло, подавляя крик и стоны, ледяная глыба гнетущей тоски опускалась вниз, к животу, заставляя девушку вновь прижать колени к груди и крепко обхватить их. Ей казалось, что она сейчас разлетится на тысячу осколков, как совсем недавно разлетелось красное солнце, но будет не алой, а морозно-голубой и обжигающе-холодной.
Она застонала, не в силах кричать и плакать, кусая губы и не замечая боли. А с фотографий на нее смотрели ее близкие, которые сейчас были невозможно далеко.
Кошмар, окружавший ее, был ужасен. Она осталась совсем одна в этом проклятом тусклом мире. Она, девушка, которая всегда любила жизнь, яркие краски цветов, неба и солнца, любила этот прекрасный мир вокруг за то, что в нем столько красоты, добра, разнообразных запахов, звуков и ощущений. Любила так сильно, что часто не замечала его обратной стороны, темной, недружелюбной, неприятной. А вот теперь словно бы ухнула сквозь дырку люка в асфальте и оказалась на этой самой обратной стороне. С одной только разницей: в прежнем мире окружающую действительность жестокой и недружелюбной делают люди, а здесь людей нет. Здесь мир холоден сам по себе. В нем нет жизни. Не цветут растения, не поют птицы, не журчит вода. Даже по проводам не бежит энергия, техника не работает, не живет.