Жизнь после 90 - стр. 5
Тем временем я женился на самой красивой девушке нашего Технологического факультета на 2 курса моложе меня, на Эмме. Её тоже распределили в Министерство торговли в отдел проектирования. Она была брюнетка с метровыми косами.
В это же время в Минторг распределили человек 20 испанцев – детей республиканцев, которых, спасая от фашиста Франко, вывезли в Россию. Так эти 20 испанцев все влюбились в мою Эмму. Каждый раз, когда я заходил в Министерство, около нее крутились 2–3 испанца. Когда она уходила с работы, они все толпой ее сопровождали. Мне это надоело. Я стал раньше заканчивать работу, и как только они окружили Эмму, я демонстративно брал ее под руки и наблюдал расстроенные физиономии этих испанцев.
И что же? Как только Франко объявил амнистию, они все до одного уехали в Испанию. И это после того, как им дали высшее образование и предоставили хорошо оплачиваемые должности. Для меня это было неожиданно и неприятно. То, что национальная принадлежность оказалась выше идеологических партийных классовых разногласий. Это было для меня открытием, которое я и после неоднократно наблюдал у ребят других национальностей. Нам нечего ждать от них, все они скрытно нас ненавидят и только терпят.
В институте Биофизики меня определили инженером в Лабораторию питания под руководство доктора наук С.Р. Перепелкина (как он говорил – ученика Павлова). Я честно работал установленный в институте рабочий день до трех часов. Затем шел обедать и после обеда развернул лабораторию по продолжении моих исследований, начатых еще в Плехановке под руководством профессора Н.И. Козина. Обнаружив это, С.Р. Перепелкин запретил мне этим заниматься. Я не согласился.
«Я же исследую после рабочего времени».
«Все-равно это отвлекает вас от основной работы».
Я не согласился.
«Хорошо, а чем вы занимаетесь? Так это же ерунда. Ладно на заседании лаборатории вы сделаете доклад для одного умного человека, профессор Б.Н. Тарусова – что он скажет…»
Я сделал сообщение. С.Р. Перепелкин обратился к Тарунову – что скажете Борис Николаевич? И тут Борис Николаевич разразился хвалебной речью, что мои работы – это передовое направление в науке, за которым будущее. Физиономия С.Р. Перепелкина пошла наперекосяк, и с этих пор он стал моим непримиримым врагом.
Я пошел к Тарунову и попросился взять меня в его лабораторию «Возьму обязательно, только чуть позже».
А тем временем, пришла разнарядка – одного сотрудника на работы в колхоз. «Кто поедет? Если не будет добровольцев – я назначу!» В ответ – гробовое молчание коллектива.
А на дворе шикарный август, тепло, светло, сухо, все цветет. Почему бы не поехать на природу?
«Я поеду», – сказал я. Вздох облегчения вырвался у всего коллектива.
В сентябре пришла новая разнарядка. Одного сотрудника – в колхоз.
«Кто поедет? Если не будет добровольцев я назначу…» И тут каждый сотрудник стал пламенно доказывать, что у него неотложные дела.
Я знал, что основной бум по уборке урожая у нас начнется в холод, дожди и грязь в конце октября – начале ноября. А тут – золотой сентябрь. Уж лучше отдохнуть в сентябре, чем мучиться в ноябре, и я снова сказал: «Я поеду». Трудно даже передать, какой выдох облегчения вырвался у коллектива.
Я с удовольствием отдохнул еще раз.
Как и следовало ожидать, в конце октября разразились дожди, холод, грязь и пришла разверстка. Одного сотрудника – в колхоз. Тут доктор С.Р. Перепелкин не философствовал.