Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - стр. 60
«Приступиться» было действительно непросто. Несмотря на огромную популярность «Конька-Горбунка» в народной среде, это произведение в течение долгого времени не пользовалось вниманием со стороны историков русской литературы. В своей заметке, написанной к 100-летию первого издания, М. К. подчеркивал:
…«Конек-Горбунок» жил в атмосфере литературного равнодушия. Его усердно читали, но ничего о нем не писали. Он никогда не упоминается в каких-нибудь историко-литературных трудах (разве только в примечании), о нем почти нет исследовательских работ, как нет до сих пор научной биографии самого Ершова387.
Пришлось начинать «с нуля». В первую очередь, как и в случае с Языковым, М. К. счел нужным выявить сохранившиеся рукописи Ершова и ознакомиться с ними. 16 ноября 1932 г. в письме к А. А. Богдановой он интересуется работой А. И. Мокроусова, впервые сообщившего в 1919 г. о тобольских рукописях Ершова388, и спрашивает:
Между прочим, я дважды писал в Тобольский музей с просьбой сообщить, что у них имеется об Ершове. Никакого ответа. Этакое свинство! Нет ли кого из Ваших знакомых в Тобольске, кому можно было бы написать и попросить кое-что сделать для меня: выписки, снимки389.
О первых шагах, предпринятых М. К., позволяет судить его письмо к В. Д. Бонч-Бруевичу от 11 марта 1933 г.:
Глубокоуважаемый Владимир Дмитриевич,
разрешите обратиться к Вам с большой просьбой. Я сейчас работаю над Ершовым (для издательства «Academia»). Я прекрасно знаю, что целый ряд материалов по Ершову имеется в Тобольском Музее. Там есть рукописи, есть портреты, есть карикатуры и зарисовки и пр. и пр. Все это было описано в листовке некоего Симонова, местного литератора-неудачника, покончившего жизнь самоубийством390. В свое время он организовал при Музее Кабинет Ершова, который, после смерти Симонова, пришел в полный упадок. А затем местное начальство как будто вообще не благоволило к этому делу. Начав работать над Ершовым, я прежде всего написал письмо в Музей с просьбой сообщить мне список того, что у них имеется, помимо описанного Симоновым, а также прислать мне некоторые копии. Ответа не было. Месяца через четыре я повторил свою просьбу – снова никакого ответа.
Теперь я рассчитываю на Ваше содействие. Нельзя <ли> затребовать, хотя бы на время, эти материалы в Ваш Музей, хотя бы первоначально для снятия снимков и копий (я думаю, после можно было бы договориться с ними и о передаче их целиком к Вам, ибо на месте они явно не нужны). Я же бы приехал специально в Москву, чтобы поработать над ними в Вашем Музее, обработав часть для своего исследования, а часть – для «Звеньев» или «Летописи».
Я полагаю, что на Ваше письмо (или, б<ыть> может, даже прямое распоряжение Наркомпроса) ответ последует, если не немедленно, то, во всяком случае, достаточно быстро391.
В. Д. Бонч-Бруевич не замедлил откликнуться на просьбу М. К. и ответил ему 20 марта 1933 г.:
Письмо Ваше относительно Ершова я получил и запросил Тобольский музей. Если они мне ответят, сейчас же Вам сообщу о результатах. Было бы, конечно, очень хорошо, если бы ненапечатанные ершовские материалы Вы могли обработать для «Звеньев»392 (59–13; 2).
Но Тобольский музей безмолвствовал. Тогда М. К. решил действовать через издательство «Academia», которое, насколько можно судить, обратилось прямо к районному начальству. В результате 30 сентября 1933 г. Тобольский музей направляет московскому издательству следующий ответ: