Жизнь до галактики личинок - стр. 3
и действительности. Реальность не могла быть такой жалкой, я же
молодая, а действительность не должна быть такой жестокой: мирное же небо над головой. Но не мирным небом довольствовался
тот угол мира, куда был засунут мой избранник, как в щель
собственной карьеры. С младых ногтей его соседи втирали ему
в мозг его принадлежность, и он, отягченный клятвами, жил и гадил
на своем пути, вытягивая из меня нити, как из моей скатерти
и приспосабливая для себя все, что было моим или могло им стать.
Иногда происходили у нас такие встречи, на которых он
убеждался в своей силе с целью подавления меня, а я думала, что
это он от любви ко мне является, как снег на голову, и выражает себя
довольно примитивно. Наивность – это обратный конец шпаги, который идет в плоть хозяина, потому что рукоять поставлена
в обратную сторону, и лезвие режет ладони.
К моменту моего подступа к истукану совести моя жизнь
оказалась испещрена воронками отчаянья и несколькими
падениями, в которые меня так охотно под нажимом отжившего слоя
втирали самые близкие мои существа. Отпочкованные от нежности
моей души искорки, кусочки моей радости, они переливались
и звали за собой с мир светорождения. День начинался с их голосов
или заботы о лучиках моего счастья и надежды. И заканчивался
маленьким капризом побыть с ними и почитать им сказку. Сказки
в мире этом необходимы для поддержания идиллии бытия, чтобы
не так сильно затеняли мир наросты познаний на кровавых струпьях
опыта. Эти кровавые струпья мне были обеспечены личностью, размытой своим чудовищным стремлением к недосягаемой
величине и погибшей в центре борьбы этой величины
с переизбытком стремления догнать искры познания. Догнав эти
искры познания, незрелая личность топила их в смраде окружения.
Потому и мой опыт затаскивался в тину и погребался там же, уничтоженный тушителями огней сердца. Они запрещали мне гореть, топили в слезах умиления и возвращали к началу, если я доходила
до конца. Так путь вечного исступленного хода до той же самой
цели, которую они передвигали дальше от меня, был уготован как
своеобразная казнь смытой ливнями горной дороги.
В целом, жизнь становилась ристалищем. Состязания и поединки
непрерывной своей деятельностью подтачивали силы, забыв
сбрызнуть их свежей водой или молодильным соком, и в закрытом
замке противоборств возникали по стенам тени случившейся
борьбы, транслируя истуканам грозовые раскаты.
На капища были поставлены ложноножки безголовых, которые
стали вроде языческих богов после выпрямления извилин под
заточками газонокосилок. На местах капищ оказались их
боеголовки. Цель жизни в борьбе с жизнью, – так быстро бегали
ложноножки безголовых, что затоптали друг друга, и в общей сваре
представляли кишащую заповедь «Не убий». Но они убивали
и убивали, находя в моем пути новые и новые тропы, отталкивая
меня и рвясь кусками обманутой материи в огонь, сжигающий их.
И в этой плавильне сгорело мое время. Истерика огненных языков
напоминала о страсти, вытоптанной копытами всесильных, лижущих
огонь. Они питались моим огнем, загнав свой, арендовав его свалке
растущих и исчезающих интересов. Нажравшись, они отваливались
на твердые точки опор своих и принимали воздух гигантскими
порциями, отнимая его у меня. Так длилось действие их жизни, истребляющей мою жизнь.