Жизнь для вечности - стр. 31
В другой раз я опять пытался поесть добавочно, а потом вспомнил о предыдущем уроке, махнул рукой и пошел на почту отправлять [вам] золотую бумагу [для елочных игрушек]. Одна тетка, после того как я написал ей адрес на посылке, дала мне сухарей. Я увидел в этом жест Судьбы, так же, как и тогда, когда стоял на посту в пропускной будке, вызывая курсантов к приехавшим родителям, а те угощали меня кое-чем.
Много подобных уроков давал мне Бог, и я все больше и больше приходил к такому выводу: „Не надо слишком заботиться о еде, и [следует] довольствоваться своим законным пайком; а тем более гореть желанием поесть, когда не заслужил этого работой“.
Когда я был патрулем, я мог беспрепятственно ходить по городу. Товарищи приглашали меня после смены пойти на Московский вокзал, а там, притворившись проезжающим красноармейцем, пообедать бесплатно в столовой. Они уже несколько раз делали так беспрепятственно и удачно. Тем не менее я не согласился. Они пошли на вокзал, я в казарму. Б этот день мне подали в столовой полную тарелку супа, а когда я грелся в „Гастрономе“, продавщица угостила меня ломтем хлеба грамм в 300. Вот такие и аналогичные факты воспитывают меня. Я теперь твердо решил довольствоваться своим пайком и не желать большего, а тем более честно делить все за столом. Об этом мне напоминают ножик со сломанным лезвием и ложка, – я когда-то потерял точно такую же.
Я был очень рад съестному в первой посылке, но уже был огорчен баранками в последней; я теперь думаю, что питаюсь много лучше вас.
Другой случай: будучи дежурным по конюшне, я довольно легкомысленно относился к своим обязанностям, редко заходил в конюшню, осматривал город целый день. Внешне все было в порядке, и я сдал дежурство. А через пять дней меня вызвали и сказали мне, что во время моего дежурства пропали седло, сбруя и сумки. Мне пригрозили трибуналом, дали сутки на розыски. Я был совсем подавлен событием. Я сознавал, за что так случилось, и принял меры в смысле раскаяния. Само собой выяснилось, что после моей смены на конюшне произошла кража, а чтобы свалить вину на меня, в книге сдачи и приема дежурства после слов „дежурство сдал Пестов“, „дежурство принял такой-то“ приписали: не хватает того-то. Когда меня повторно вызвали в штаб батальона, я там держался стойко и бодро, отрицал кражу во время моей смены. Теперь кажется, все дело кончилось для меня благополучно.
Вот так, диалектически рассматривая все-все случаи, даже мельчайшие детали, я формирую свое мировоззрение. Куда это ведет меня – не знаю. Я записался в библиотеку – и не знаю, что читать. К светской литературе не лежит душа, научную умышленно отталкиваю, военную изучаю лишь по мере надобности.
Я все больше и больше замыкаюсь в самом себе, становлюсь неразговорчивым и нелюдимым, но отнюдь не падаю духом. Я бодро ожидаю того дня, когда надену гражданское платье и смогу пойти по выбранному мною пути. Пока что я его не выбрал, и потому я должен ждать, и не должен желать скорейшего окончания мною военной службы. Должен чаще говорить – да будет воля Твоя. И по отношению к своим начальникам веду себя так же – пусть они сами за меня решают мою судьбу. Если надо, я готов и быть отчисленным, и быть выпущенным лейтенантом – все должно быть к лучшему. А если, как нам кажется, дело идет к худшему, то мы просто не понимаем смысла события. Простую, примитивную, часто легкомысленно истолковывавшуюся пословицу „Нет худа без добра“ я рассматриваю как выражение величайшей Мудрости. Когда-то Гегель сказал: „Все существующее – разумно“. Не знаю, что он хотел сказать этим, но я бы сказал: „Все случающееся есть указание Бога на наши ошибки и достижения, и потому все разумно“. И все существующее существует с целью дать людям возможность изучить Бога, изучить его волю и научиться правильно жить. На этом я сегодня и кончу.