Живые связи - стр. 34

– Обезьяна, – подсказал мой освободившийся рот, и вилка вновь в него что-то положила.

– Да, скорее всего, обезьяна. А если создать условия, то и другие высшие животные могут проходить свой путь развития… Конвалюция – так мы это называем. Оживление. – Ратмир задумался, подбирая слова.

– Оживление? – не выдержала и пробубнила я.

– Да. Оживление. Пробуждение. От животной формы к чему-то высшему, развитие, как вы говорите… – перевязанная рука Ратмира поглаживала мой живот и ноги до колен. – Только в естественной природе эти процессы длятся тысячи лет, сотни тысяч…

– А здесь?.. – выдохнула я, понимая, что мы подбираемся к сути, и от волнения заерзала на месте.

– Не двигайся так, – раздался сзади сдавленный смешок. – А то я не смогу рассказывать…

– Рассказывай, – скомандовала я, замерев и обратившись в слух. Между прочим, мне приходилось тоже нелегко. Тончайшая ткань и отсутствие нижнего белья сделали свое черное дело. Ощущения отличались неподдельной четкостью словно одежды не было вовсе. Но я не дала пагубным мыслям захватить себя. Мне надо было добраться до истины любым, даже порочащим, способом.

– Здесь необычное место, Алёна. Особый лес. Здесь все протекает быстрее. Ускоренная эволюция, это и есть конвалюция. Нет, не так… – он на секунду задумался, оставив вилку и запустив руку мне в волосы. – Теория эволюции – это учение, согласно которому живой организм приобретает новые черты, приспосабливаясь к окружающему миру, встраиваясь в него, словно в матрицу, меняя форму, подгоняясь, как ключ к замочной скважине, к окружающей жизни…

– А конва… люция? – голос предательски дрогнул от волнения. Я перестала есть и потянулась к стакану с водой.

– Мы считаем, что это возвращение к сути. Оживление. Оживление до разумного состояния. Это не приспособление к среде обитания. Это возвращение к тому, что и должно быть… – его черные глаза неотрывно смотрели на меня. Я повернулась и заглянула в сосредоточенное лицо. Глаза словно два отверстия в иной мир… слишком внимательные. Нереально тягучие. Мне показалось, что на их дне плескались маленькие оранжевые искры, выдавая сдержанную силу. А голос – слишком хриплый. – К тому, что есть во всем сущем. Это… как если бы они неожиданно проснулись и обнаружили себя разумными. Словно они это забыли, но вдруг открыли в себе одухотворенность. У каждого она своя.

– То есть… волты разумны? – затаив дыхание, спросила я. Новая разумная раса! Помимо людей! Вот будет переполох в научном сообществе, когда все об этом узнают. Как бы все это рассказать, выбравшись из лесной ловушки… И сохранив при этом разум (с честью пришлось распрощаться ради науки).

– Да, – ответ эхом отразился в моей голове, и мое сердце дрогнуло, провалившись туда, где переваривался помидор. – Разумны. Но разум на каждой стадии имеет свои границы. Волты образуют первобытное сообщество. У них своя культура, свои орудия труда. Рисунки. Речь. Но…

Ратмир замер и его лицо неожиданно помрачнело.

– Но что? – настойчиво воскликнула я, теребя супруга за рукав, когда, казалось, темный взгляд провалился глубоко внутрь.

– Они не могут овладеть письмом. Как мы ни старались, уже давно…

– Быть может, вы просто их неправильно учите, – беспечно произнесла я, откусывая завиток.

– Быть может… – хрипло шепнул он, поворачивая мое лицо к себе. – Ты им поможешь.