Живите в России - стр. 25

О самой школе нечего сказать. В школе было все хорошо, благополучно. Учился я легко. Закончил с золотой медалью. Спортом занимался. Вышел из школы в жизнь – и первый удар. Первая встреча с жизнью – вступительные экзамены. В тот год медаль не освобождала от экзаменов, даже льгот не давала. Мать очень волновалась. Одела меня скромно-прескромно, в старенький пиджачок, чтобы не выпячиваться. Знала, что для таких, как я, то есть, для космополитов, как тогда говорили, есть ограничения на прием. Все экзамены сдал прекрасно. Теперь, последний. Сочинение. Выбрал ту же тему, что и на выпускных экзаменах в школе. Где все было сделано без ошибок. И за которую получил в свое время пять. Я совсем не волновался. Память прекрасная. Я написал сочинение, как в школе, один к одному, тщательно проверил и сдал с легким сердцем. Получил трояк. Полная неожиданность. Как это могло получиться? А не проверишь, не оспоришь. Вот тебе и Хрущевская оттепель!

Два года уже было этой Хрущевской оттепели. А если с 53-го, то пять. Да какая оттепель? Одно название. 56 год – XX съезд. О культе личности. О мирном сосуществовании двух систем. Сближение с оппозиционной Югославией, отношения с которой были разорваны при Сталине. И в том же году – подавление «контрреволюционного Венгерского восстания». В 57-м – постановление об активизации антисоветских элементов, значительное увеличение числа осужденных за контрреволюционные выступления. За любые критические высказывания студентов выгоняли из институтов. 58 год – массовые выступления в Грозном. В конце 58-го года в связи с присвоением Пастернаку Нобелевской премии печать открыла военные действия против поэта. Его обвиняли в предательстве, называли Иудой, отщепенцем, сорняком, лягушкой в болоте… «Народ не знал Пастернака как писателя… он узнал его как предателя…». «Я книгу не читал тогда и сейчас не читал». «Ярчайший образец космополита в нашей среде».

Будущий патриарх КГБ товарищ Семичастный, тогда еще первый секретарь ЦК комсомола, прославился словами: «Даже свинья не гадит там, где кушает».

А до этого: 53 год – подавление протестных выступлений в ГДР, 56 год – в Польше, в Тбилиси, активизация антирелигиозной борьбы, уничтожение церквей.

Чего мне роптать? Трояк за сочинение. Какие пустяки! Тем более что для меня все, в конце концов, обошлось. На математике и физике отсеялось много абитуриентов, и проходной бал оказался достаточно низким. Я поступил. Но послевкусие осталось. Я забыл об этой оборотной стороне жизни до окончания института, до окончания студенческих лет, лучшей, прекраснейшей поры юности. Вот это были университеты. Самые счастливые в моей жизни университеты.

И все-таки оттепель. Весна ведь не сразу берет свое. Мы зачитывали до дыр «Стихи», первый послевоенный политический бестселлер «тихого классика» Леонида Мартынова. «Вот он, корень, корень зла! Ох, и черен корень зла. Как он нелицеприятно смотрит с круглого стола, этот самый корень зла!». Уже состоялись поэтические вечера в Политехническом. Такая вот особенная советская свобода. «В Америке, пропахшей мраком, камелией и аммиаком, в отелях лунных, как олени, по алюминиевым аллеям, пыхтя как будто тягачи, за мною ходят стукачи – 17 лбов из ФБР, бр-р!..». «Душа, как брючки, стала узкой, пустой, как лестничный пролёт…». «Охотники за штанами, любители тряпок стильных, слышу ваши стенанья у интуристских гостиниц. Слышу ваше посапыванье и вкрадчивые голоски: “Сэр, уступите запонки…”, “Мистер, продайте носки…”». Лучшие поэты того времени. Вознесенский, Евтушенко, Рождественский. Совесть эпохи. А такую ерунду писали. Но все равно, многое нравилось из того, что они писали, очень даже нравилось. Это была уже свобода. В комитете комсомола института тусовались самые продвинутые ребята. Здесь всегда можно было узнать что-нибудь новенькое. Ты слышал песни Булата? Не знаешь? Запиши – Агужава. Правильно.