Живица: Жизнь без праздников; Колодец - стр. 22

– Эге, больше заплатят! Везде одинако – пятерку за практику, а то и вовсе ничего.

– Вот на «ничего» и отрабатывайте. Я всю жизнь за «ничего» лямку тянула, а теперь пусть дураков поищут.

– А я тебе что говорил… Большой, а без гармони. – Это уже Федька. – Грибы пойдут – на вениках в лесу и отработаем.

– Вы сначала прошлогодние пожгите – все ведь сопрели, так валом и преют.

– Это дело Ракова, наше дело – наломать.

– Мам, а мотоцикл летом купим?

– Много захотели: и телевизор большой, и мотоцикл – на какие это шиши?

– Ну вот, а обещают ведь, обещают – нехорошо родных детей обманывать, – вновь Петька.

– Вот заработаете – и купите.

– О, это когда!

– А тогда. В армию заберут – там и будете на мотоциклах гонять.

– Не, мам, там не на мотоциклах, там на пузе – по-пластунски называется.

– Кончай кукарекать, пластунский. – Это уже Федька. – Пошли, контрольная сегодня, забыл, что ли…

И поднялись, и пошли добрые молодцы писать контрольную, а уж если точнее – списывать, изгонять из головы останную живую мыслишку. И никогда-то им эта контрольная не приснится – лучше бы во дворе корова, лучше бы навоз во дворе, лучше бы за плугом попотели добрые молодцы… Но улыбается мать, глядя им вослед: экое мужичье, мотоцикл подавай… Вскормили, слава Бory, подняли – женихи!

Проснулся Ванюшка – улыбчивый, тихоня – и голову склонил, трет кулачком свой мягкий широкий нос… Мать и по головке погладила, и к умывальнику проводила. Ах, Ванюшка, вымыты с вечера ботиночки у малого и щеткой почищены – стоят рядком… Или не быть ему добрым молодцем?

Мать и творожку со сливками выставила, и яичко свежее сварила – ах, ты ласковый теленочек!.. И только за чай взялись, как под окнами остановилась серая «Волга» – персональная Ракова, сам он и за рулем. Хлопнул председатель дверцей, глянул по сторонам и неторопливо направился к крыльцу.

«Пошто это его принесло?» – подумала Вера; поправила волосы и застегнула на груди пуговичку халата.

– Хлеб да соль, – вошед, несколько сумрачно приветствовал Раков.

– Едим да свой, – бойко ответила Вера, повернувшись навстречу, но даже не намереваясь подняться со стула. – Садись, Николай Васильевич, чайком побалую.

Не ответил Раков обычное: «Вода мельницу ломает», – промолчал, прошел к столу и сел на свободную табуретку… Был он уже не тот, не прежний главный агроном, тридцатилетний красавец Раков. Годы сказались, да и председательская лямка уже натерла шею: он располнел, виски поседели и одрябла кожа под глазами… Лишь на мгновение председатель задумался, но такая тоска, такое сквозящее одиночество вдруг отразились на его лице, что даже Вера тотчас поняла: а так таки и не сложилась у него семейнная жизнь.

– Чаю-то налью, – вновь предложила Вера, выводя председателя из оцепенения. Раков легонько встрепенулся и, похоже, только теперь заметил рядом сидящего Ванюшку: какое-то время они смотрели друг на друга, и у обоих рты растягивались в улыбке… Замечала Вера и раньше, радуясь и удивляясь: даже незнакомый прохожий будь он и хмурый, но если глянет на Ванюшку – непременно и улыбнется… Вот и Раков – сидел и улыбался, и глаза его отсвечивались добрым светом.

– Ну что, Ваня Сиротин… – И провел широкой ладонью по детской головенке. И голос, и доброе движение руки выдавали чувство и мысль Ракова: «Эх, такого бы мне сынишку… нет уж, теперь не будет, какими мы друзьями стали бы. Нет наследника. Да и наследовать нечего. Какой же ты, Ваня Сиротин, парень славный, вроде ни на кого и не похожий».