Живица. Исход - стр. 32

На перекрестке разошлись. Анна смотрела вслед подруге до тех пор, пока она не скрылась в темноте.

– Вот как, ну и ну: век живи – век учись, – неопределенно произнесла Анна вслух и строго поджала губы.

Алешку с Саней без труда определили в поселковую школу – доучиваться. А через десятидневку мать, как божий дар, рассматривала новенький паспорт, первый паспорт в ее жизни.

Анна только восхищалась собой, как и мать ею – все так складно получалось.

– Вот тебе и «бочком» да «валиком», во, мальчишки, учитесь! – Анна восторженно смеялась. – Квартиру бы еще «оторвать», на новом бы поселке!..

Она не послушала совета Ирины – выжидать – и вскоре направилась к Кузнецову, к заместителю начальника строительства по кадрам и быту.

Он сидел за зеленым сукном стола: маленький, большеголовый и плосколицый, с беспорядочно вьющимися волосами.

– Пишите заявление, поставим на очередь, – не выслушав, ответил Кузнецов. И только Анна решила пустить в ход мягкое упрашивание, как он неожиданно вскочил из-за стола и, хватаясь за голову, закричал: – У нас семьи в палатках живут! А вы в доме – и тоже с ножом к горлу!

А Анне стало вдруг досадно-горько и уже не хотелось упрашивать, хотелось уязвить, осадить – но как?

– Во-первых, я без ножа, во-вторых, вы что это кричите? – Она натянуто усмехнулась. – Можно подумать, что вы сами с семьей в палатке живете, а не занимаете финский домик.

– Я же вам сказал: пишите заявление, поставим на очередь, – уже спокойно или равнодушно повторил Кузнецов…

«Все это пустые слова, а очередь на годы», – размышляла Анна и пугалась безысходности.

А сын куксился, прихварывал, хотя теперь около него были неотлучные няньки. Но не хватало воздуха и покоя.

– Пойду к своему, в его руках тоже сила, – как-то в обед, сокрушенно вздохнув, сказала матери.

– А што, дочка, сходи, пожалуй, он, кажись, ничего, мабудь, пособит.

Анна молчала, молчала и мать, не разумея сомнений дочери.

– Вот так… может быть… – Анна легонько покачивала головой. – Ты, мама, если что, не суди меня: семь бед – один ответ.

Мать что-то гукнула себе под нос и, припадая на больные ноги, отошла подать второе.

С утра Соловьев был хмур – с утра «бегал» по кабинету. К нему приходили – он принимал, но каждый раз повторял:

– Аня, по личным я не принимаю, меня нет…

О причине его плохого настроения Анна догадывалась, хотя в подлинности своих догадок и сомневалась. Полгода назад арестовали прораба палкинского участка Смульского – и он как будто канул. И уж совсем недавно арестовали Танкевича – главного архитектора строительства. О Смульском так ничего и не было слышно, о Танкевиче распускались слухи – шпион, с Америкой связан.

Позднее от Ирины Анна узнала, что Смульский и Танкевич – давние друзья Соловьева, вместе они когда-то побывали на Беломорско-Балтийском канале, осваивали в Заполярье шахты. Затем работали на Свири, вместе приехали и на Волгу.

Без друзей Соловьев явно тосковал, а ко всему и в семье у него не ладилось.

Из всех Анне нравился Танкевич – культурный, уважительный, он частенько заходил в постройком к Соловьеву и всякий раз уже с порога приветливо говорил:

– Ну, как наши Анютины глазки? – и угощал дорогой конфетой, как будто специально приносил.

Гуляя с Гришей, Анна не раз видела Танкевича с женой. Красавица, она была годами двадцатью моложе иссушенного и желтолицего, но вечно добродушного мужа. Соловьев же никогда нигде не появлялся с женой. Лишь однажды она заходила в постройком и не понравилась Анне, может быть, потому, что напоминала внешностью Людмилу Станиславовну…