Живи! - стр. 14
Я не двигаюсь с места. Она умирает. Когда я пришел, жизнь вспыхнула в ней яркой искрой, а теперь эта искра быстро угасает. Марийка долго ждала меня, почти год. Она в одиночестве бродила по комнатам особняка, ухаживала за ним, стараясь не замечать, как тлен приходит сюда; она касалась перил лестницы и вела по ним ладонью, собирая пыль, она подолгу смотрела на гобелены и репродукции картин известных художников. Изредка ходила в ближний поселок за едой и питьем, лекарствами и одеждой, а жители смотрели на нее, как на сумасшедшую и перешептывались за спиной. С ней почти не разговаривали, да она и сама молчала. Ее волосы тронула седина, она разучилась связно говорить, думая только о том, как отомстит мне, но и эти мысли постепенно покидали ее, уступая место безразличию. Она больна, моя сестренка, прежде всего, больна душою, и тут даже я не смогу помочь.
– Прости, Марийка, – в бессилии опускаюсь на пол. Рядом, глухо стукнувшись о паркет, валится рюкзак, из него выпадает тетрадь с записями.
Вдалеке кричат, за темными стеклами мелькают яркие огни. Я прислушиваюсь.
– …целитель… где-то здесь… проходил…
Меня ищут. Может, Жоржи догадался и проговорился, хотя вряд ли – он бы промолчал. Впрочем, что я знаю о людях, если даже родная сестра отворачивается от меня?
– Влад…
Она зовет меня. Я подхожу к кровати, склоняюсь над Марийкой, смотрю на изможденное, окутанное сумраком лицо.
– …когда Филипп умер, он превратился в ястреба… мертвого… красивого… ястреба… помню, я просила, умоляла отдать его… за большие деньги мне прислали… чучело… такой красивый…
– Позволь вылечить тебя.
– Влад… пожалуйста, помоги мне… умереть… так… как умер он…
Снаружи кричат и ломают ворота, совсем скоро шаги зазвучат по лестнице. Меня свяжут, убьют, выпытывая тайны. Надо убираться, пока не поздно.
Марийка закрывает глаза. Я беру ее на руки: тело очень легкое, почти невесомое. Подхожу к окну и, отворив скрипучие створки, гляжу во двор. Преследователи уже здесь – с факелами и механическими фонариками. Двор полыхает от множества огней, ходули стучат по плитам. Я вижу Алекса, он восседает на двухколесной тележке, похожей на инвалидную коляску.
Нелепое зрелище.
Цирк.
Парад уродцев.
Алекс замечает меня, и травинка выпадает из его улыбчивого рта.
– Вот он! На втором этаже!
Алекс, рубаха-парень… Как быстро ты переменил свое отношение ко мне. А вот Жоржи с ними нет, это радует, значит, в Жоржи я не ошибся. Марийка приподнимает веки, шепчет, заглядывая в глаза:
– Я всё-таки догнала тебя…
Касаюсь ладонью ее щеки.
Нежно-нежно.
И отпускаю сестру.
Белая пижама трепещет на ветру, словно крылья.
А я кричу, кричу изо всех сил:
– Живи! Живи, черт возьми, всегда, вечно живи, Марийка!
В кармане, возле сердца, я нащупываю астру – память о солдате. Его звали Славко. Да, я вспомнил имя! Славко, Кларетта, Беличи – крутится в голове… если вырвусь, если меня не убьют, обязательно надо будет сходить туда, выяснить… Что?! В ярости сжимаю цветок в кулаке, на пол сыплются иссохшие лепестки. Я кричу так, что заглушаю даже толпу, даже Алекса, который верит, что нашел ответ на вопрос, как достать Бога, кружащего над планетой в космическом корабле. Бога, который смеется над глупыми людьми. Я заглушаю всех, а умолкнув, понимаю: вокруг тишина; люди молчат, наблюдая за горлицей, лежащей возле фонтана. Моя сестра Марийка теперь мертвая горлица.