Жила-была одна семья - стр. 31
Ира молчала в нерешительности.
– Курьер только послезавтра будет, а ведомости надо завтра сдать. Ведь не получит Луиза авторские, расстроится – писать перестанет. Если об авторах не заботиться, переведутся авторы. А без авторов мы с тобой кто? Никто.
Ире хотелось сказать, что и без авторов она осталась бы Ириной Мироновой, сорокалетней замужней женщиной, имеющей двух детей и одного любовника, но вместо этого лишь кивнула. Ведь надо было соглашаться, и она согласилась.
– А где она живет, Луиза эта?
– Карловна, – поправила главный редактор, насупившись. Имена и отчества авторов сотрудникам полагалось знать назубок, даже если с этим конкретным автором лично ты никогда не работала. – Я же сказала: в центре. Вот тут написано.
Ира послушно прочитала: «Большой Каретный, дом 8»… Большой Каретный? Центр, конечно, с этим не поспоришь, но до дома оттуда пешком никак не дойдешь. Что поделать? Главному редактору полагалось знать адреса авторов, а не сотрудников.
– Может, я тогда уже пойду?
– Иди, – милостиво разрешили ей.
Что ж, для тех, кто еще пытался доказывать Ирине, что работу необходимо менять раз в пять лет, у нее всегда находился один неизменный, но очень весомый аргумент: где еще найти службу с двумя присутственными днями в неделю, которые начинаются не раньше одиннадцати и заканчиваются не позже пяти? А если хочешь уйти в четыре, ну что же, тебе скажут «иди», даже не взглянув при этом на часы. В конце концов, для сорокалетней замужней женщины, имеющей двух детей и одного любовника, лучшего графика и придумать нельзя.
Луиза Карловна страдала артритом, бронхитом, еще каким-то «…итом» и свойственным многим пожилым одиноким людям желанием пообщаться. Ира была почти насильно втянута в кухню, усажена за стол и напоена чаем с домашним вареньем. И если в первые минуты встречи она думала только о том, как бы поскорее избавиться от докучливой хозяйки тем самым вежливым способом, что не приведет журнал к потере автора, то уже через пятнадцать минут ей почему-то захотелось другого: оставаться на этом жестком деревянном табурете без спинки как можно дольше и слушать, слушать, слушать. Слова, фразы, предложения, которые брала Луиза Карловна неизвестно откуда и осторожно двигала к Ире своим простуженным голосом, казались одновременно и страшными, и поразительными, и нереальными, хотя существовали на самом деле. Ире казалось, что она уснула. Она даже, словно ребенок, украдкой под столом больно ущипнула себя за ногу. Нет, она не спала, сидела на кухне у незнакомой женщины и наблюдала, как та смотрит как-то сквозь нее, будто просвечивает.
– Вы какая-то половинчатая, – это было первое, что Луиза Карловна сообщила ей после дежурных фраз об ароматном свежезаваренном чае, собранной собственноручно на даче малине для варенья и о том, что она думает об этих идиотах, сделавших кофе, – кофе! – предметом среднего рода.
Сказано это, про половинчатость, было неожиданно резко, без каких-либо обиняков и реверансов. Ира даже подумала, что ослышалась, переспросила:
– В каком смысле?
– В смысле нецелая, – и странная хозяйка зашлась в приступе кашля.
Ира взглянула на свое отражение в старом металлическом чайнике: лицо, во всяком случае, было на месте, два глаза, два уха, брови, нос и рот – ничего не пропало. Она приподняла руки, повертела кистями – ни одна не отвалилась. Пошевелила под столом ногами – их тоже по-прежнему было две.