Жестокое милосердие - стр. 45

С кем ты должен был встретиться?

На миг возникает скопление кораблей… И видение рассыпается мозаикой цветных пятен – душа Мартела отчаянно сопротивляется. Она даже силится нападать. Однако ее власть над жизнью не идет ни в какое сравнение с той властью, которой я обладаю над смертью. Я отбрасываю от себя ледяной холод и опускаю между нами непроницаемый занавес.

Я открываю глаза. Меня бьет озноб. До того замерзла, что даже не чувствую солнечного тепла. Дюваль подхватывает меня под локти и помогает встать:

– Как ты?

На лице у него забота. Хочется ответить, что я в полном порядке, но это удается не сразу – зубы слишком стучат, никак не могу их унять.

Он сдергивает с плеч толстый шерстяной плащ и закутывает меня. Пушистая ткань еще хранит жар его тела. Я прикрываю глаза и просто наслаждаюсь теплом.

– Видела бы ты себя, – негромко говорит Дюваль. – Бледная, точно сама смерть!

Он поправляет на мне плащ, крепко берет за руку – ох, до чего же горячие у него пальцы! – и ведет к прогалине, на солнечный свет. Меня все еще трясет. Дюваль принимается растирать мои плечи, чтобы кровь веселей бежала по жилам.

Я еле дышу, в руках и ногах колют иголочки, словно я долго спала и отлежала разом все тело. Спохватившись, я отстраняюсь.

– Спасибо, я согрелась, – произношу чопорно.

Я стараюсь не встречаться с ним глазами, чтобы он не распознал моего смятения. Говорю себе, что этот человек давным-давно привык изображать галантного кавалера. И его забота обо мне ровным счетом ничего не значит. Он и о своем коне неплохо заботится. И вообще, все это рыцарское обхождение вполне может оказаться частью ловушки. Я поверю ему, решу, будто мне ничто не грозит, а он…

– Никогда бы не попросил тебя, знай я, как…

Я перебиваю:

– Со мной все в порядке.

Он вглядывается в мое лицо, стараясь понять, правду ли я говорю. Я пытаюсь вернуть его внимание к предмету нашего расследования:

– Он почти ничего не сказал.

Дюваль в недоумении переспрашивает:

– Ты о чем?..

Я едва не прыскаю. До чего же легко тревога о моем самочувствии заставила его начисто позабыть, чем мы тут вообще занимались!

– Мартел рассказал мне очень немногое.

– Немногое – все же лучше, чем ничего, – припоминая, кивает Дюваль. – Продолжай!

После встречи с душой в мыслях у меня полный разброд. Пытаюсь сообразить, о чем можно рассказывать, а что лучше оставить при себе. Я выгадываю время, стаскивая с плеч его плащ.

– Обрывки, – говорю я. – Разрозненные куски. Ничего связанного общим смыслом… – Стараюсь собрать все части мозаики, какие сумею: может, хоть так я обрету какое-то преимущество, имея дело с этим мужчиной. Однако слова матушки настоятельницы насчет всемерной правдивости звенят у меня в ушах, и я говорю: – Видела флотилию кораблей…

– Кораблей! Описать можешь?

Я рассказываю о них подробно, насколько это возможно.

– Проклятье! – вырывается у него, и он принимается расхаживать туда-сюда по поляне. – Французский флот!

Я понимаю: происходит именно то, чего страшились аббатиса и канцлер Крунар. Мартел подыскивал порт, где могли бы высадиться французы.

– Дальше ехать можешь? – спрашивает Дюваль. – Кажется, нам нужно спешить.

Я молча поворачиваюсь и иду к своей лошади.

Мы въезжаем в Кемпер вскоре после наступления темноты. На последнем отрезке пути нам озаряют дорогу костры на полях: это местные пахари празднуют день святого Мартина