Жестокий эксперимент - стр. 4
Я и рта не успела раскрыть, как красавчик потащил меня к комнате с бордовой кроватью.
Если это сон, то все вполне логично: во сне чего только не привидится! А если нет, то я куда-то влипла.
Я вспомнила свое детство, юность и даже третьесортный университет, который кое-как закончила. Потом пошла работать секретаршей, но меня хватило только на полгода. А после – непроглядная тьма. Уволилась и, наверное, стала искать новую работу. Или нет. Вот здесь память превращалась в черную дыру. Мне было двадцать два года. Я не помнила, как отмечала двадцать третий день рождения. Предыдущие днюхи справляла дома, с матерью и отцом и неизменным тортом с дурацкими съедобными цифрами. Мать заказывала эти бисквитные горы, щедро сдобренные взбитыми сливками и кремом, у одной своей знакомой, и непременно поверх кремовых цветов стояли цифры. Я ненавидела все эти кулинарные изыски и каждый торт в отдельности. Мать не считалась с моими желаниями и отваливала кучу денег за то, что мне было не нужно. Меня бы устроил простой торт из магазина, ведь суть праздника состояла не в поедании всяких дебильных блюд, а в совместном досуге. Подруг у меня не было. С несколькими я переписывалась в сети, но ни одну не рискнула пригласить домой, где царствовала моя мать.
Михаил щелкнул задвижкой. В комнате с красными шторами можно было запереться. Мы поставили коктейли на стол и задернули шторы поплотнее, чтобы никто не смог сунуть к нам любопытный нос.
Сколько на этом корабле тех, кто точно так же не в курсе, что происходит?
– Ты кажешься адекватной.
Спасибо! Именно это я и хотела бы услышать от кавалера на первом свидании. Ну или на втором.
– Ты тоже ничего, – буркнула я.
– Здесь нет камер. Я их не заметил.
– Что было ночью?
– Я спал. Наверное.
Вообще-то, меня интересовало, что было до того, как мы заснули. Успели ли мы пошалить, прежде чем вырубились? Или он вправду ни черта не помнил?
В комнате не было ничего примечательного: кровать с прикроватными тумбами, платяной шкаф, письменный стол, две полки над ним и стул. Все в бордовых тонах.
– Здесь ничего нет, я уже несколько раз проверял, – проговорил Михаил, когда я начала рыскать по шкафам. Мне самой надо было убедиться, что тут никто ничего не оставил. Никаких подсказок. Я откинула алое покрывало, свисавшее до пола, чтобы заглянуть под кровать, но наткнулась на два выдвижных ящика, которые тоже оказались пустыми.
– С каждым часом в моей голове появляются мысли, догадки, воспоминания, – начал Михаил, когда я присела на кровать. – Я почти вспомнил прошлую жизнь, которая была до этого корабля. У меня есть сестра, а у нее больной сын. – Он ходил взад и вперед по крохотной комнате: от окна к двери и обратно, рассказывая про свою сестру Катю и племянника и их непростую жизнь: постоянно приходилось доставать где-то деньги, брать в долг, и он старался изо всех сил помочь близким. – Нужны были деньги на операцию и лекарства. Я хотел их заработать и не знал как. Дальше – чернота. Не помню, чтобы где-то вкалывал. Сидел без работы, иногда ходил на собеседования. А ты что помнишь?
Я рассказала обрывки из своей жизни – те, которые, вероятно, предшествовали этой морской прогулке. Тоже сидела без работы в болоте, устроенным моей матерью. Она упирала на то, что с моими способностями (а вернее, с их отсутствием) я никому не нужна. Ни один нормальный работодатель меня не примет, потому что всем нужны рабочие лошади, а я не способна пахать. Потому что ленивая. Всей душой я желала выбраться из конуры, в которой жила. Может, этот корабль – своеобразный ад для тунеядцев? Однако котла и демонов я не заметила. Толпа снаружи не собиралась нас мучить. Люди просто смеялись и говорили друг с другом, не обращая на нас внимания.