Жест Лицедея - стр. 87
Я рискнул: решительно опережая Наташу, спустился в самый низ. Огляделся. Одновременно прислушиваясь к ощущениям: не начнет ли меня вырубать эта неприятная вонь. Слегка закружилась голова, чуть-чуть онемели ноги, но не более того. Предостерегающе подняв руку, выждал еще с минуту. Осветительный шар ведьмы заливал ярким светом все вокруг, и не было здесь никого, кроме двух, скорчившихся на полу охранников.
Прислушиваясь к тишине и собственной интуиции, я наклонился и пощупал пульс ближнего из людей Лапина. Жив. Вроде нет следов ранения. Значит его тупо вырубило какой-то хитростью Кулиева. Тут же вспомнил, что Наташа, после обыска второго «гостя», говорила о пистолете при нем и черной склянке.
Я повернулся ко второму, рослому бородачу, перевалил его на спину, и тот с абсолютной наглостью захрапел. Ну и сволочь! Захотелось врезать ему в морду. Нет, понятно, что он вовсе не проспал момент, а его именно вырубило – иначе не лежал на полу в идиотской позе. Но наглый храп меня возмутил. Значит он не без сознания, но тупо спит.
- Эй, доблестный воин! – я хлестко врезал ему ладонью по щеке.
Храп стал звонче. Он отмахнулся от меня и отвернулся к стене.
Полный пипец! Что с ними сделал Бабаш? Разве правильная пощечина не выдернет нормального человека из сна, даже самого глубокого?
Я выглянул в коридор. На полу лежал Никифор Тимофеевич. И, похоже, лежал в полном здравии: его губы заплямкали и издали долгий свистящий звук. Больше не было никого.
Сделав еще несколько шагов, я заглянул в гостиную. Там никого.
- Лаврик, пройдись по коридору. Проверь, есть ли здесь кто-то еще, - распорядилась ведьма.
И когда весс ушел, она прижала меня к стене и сердито прошептала:
- Почему вы с мамой постоянно обнимаетесь? Мне это не нравится!
- Потому… - даже не нашелся что ей сразу ответить, - потому, что ей стало страшно. Сначала ее напугал твой фамильяр. Потом чужие люди в коридоре.
- Не смей больше этого делать с ней! Ясно?! – сумасшедшая сестренка еще сильнее приперла меня к стенке. Так, что от ее прикосновений встал член.
- Еще было бы неясно. Ревнуешь к мамочке. Как же это прикольно, дорогая! - я обнял ее и поцеловал в губы.
- Дурак, я вообще не ревную, - она злилась, а мне было смешно.
– Нет, ты ревнуешь. Сильно ревнуешь, и мне это нравится, - я снова заткнул ее возмущения, поцелуем, сжав ее юную задницу, притянув сильнее к себе.
Когда она отдышалась, вырвалась из объятий, то схватила мой член – ведь я-то был в одних трусах - и сказала:
- Черт, ты меня сейчас доведешь! Идем в сад. Хочу еще попробовать это… Хочу, как на твоей кровати.
Нет, ну она точно больная на голову.
- Ты глухой? Слышь, я хочу! – настояла она, еще сильнее сдавив моего воина.
В этот болезненный момент нашего общения, я подумал, что моя жизнь и в новом теле может оказаться короткой: либо эта сучка меня затрахает насмерть, либо убьет на почве ревности.
Ответил ей так:
- Я тоже очень хочу, ты же чувствуешь. Очень тебя хочу, но давай будем хоть на каплю благоразумны. Нас долго не будет, а ситуация очень тревожная. Представляешь, как мама разволнуется? Надо ее сначала успокоить, убедить, что больше нет угрозы ни для ого из нас. Давай осмотрим здесь все. Может охранники очнутся – передадим им связанного. Маму убедим, что все успокоилось, может она ляжет поспать еще. И тогда пойдем в сад или лучше на берег моря. Идет?