Женское детективное агентство № 1 - стр. 9
В Йоханнесбурге нас тренировали две недели. Все мы были достаточно сильны и пригодны к работе, но, прежде чем попасть на рудники, нам предстояло стать еще сильнее. Каждый день нас приводили в нагретое паром здание и заставляли по четыре часа прыгать вверх и вниз со скамеек. Некоторые из нас не выдерживали и падали без чувств, их поднимали и ставили на ноги, но я выдержал испытание и перешел к следующей ступени обучения. Нам говорили о том, как вести себя в шахте, о работе, которую придется выполнять. Рассказывали о безопасности, предупреждали, что, если мы не будем осторожны, нас может завалить в забое. А как-то раз принесли человека без ног, усадили на стол и заставили нас слушать его рассказ о том, что с ним случилось.
Нас учили фунагало – на этом языке дают команды под землей. Это чудной язык. Зулусы смеются, когда его слышат, потому что там много зулусских слов, но это не зулу. На этом языке хорошо давать команды. Там много таких слов, как «толкай», «бери», «неси», «нагружай», но нет слов для любви, счастья или утреннего щебета птиц. Потом нас спустили в шахту и показали, что делать. Нас усадили в клети под огромными колесами, и эти клети помчались вниз так быстро, как падающий на добычу коршун. Там внизу есть поезда – маленькие поезда, – нас усадили в них и отвезли в конец длинного темного туннеля, он был завален зеленой горной породой и полон пыли. Моя работа заключалась в том, чтобы грузить породу после взрыва, и я занимался этим семь часов в день. Я сделался сильным, но вокруг всегда было очень много пыли, пыли, пыли.
Некоторые шахты были особенно опасными, мы знали какие. В надежной шахте почти никогда не увидишь носилок. В опасной шахте, хотя носилок может и не быть, ты видишь кричащих от боли людей, которых поднимают в клети, или хуже того – безмолвных, под тяжелыми красными одеялами. Мы все знали, что уцелеть можно единственным способом – попасть в одну бригаду с людьми, которые чувствуют породу. Любой хороший шахтер обладает этим чувством. Он должен видеть, как ведет себя порода, что она чувствует, и знать, когда поставить новые опоры. И если хотя бы один-два человека в бригаде этого не чувствуют, тогда не важно, насколько хороши остальные. Порода обрушится на всех, похоронит и хороших шахтеров, и плохих.
Сумеешь ли ты уцелеть, зависело еще от одного обстоятельства: от того, какой тебе попадется белый шахтер. Белые шахтеры были приставлены к каждой бригаде, но многим из них почти ничего не приходилось делать. В хорошей бригаде бригадир точно знал, что делать и как. Белый шахтер делал вид, что отдает распоряжения, но понимал, что на самом деле за все отвечает бригадир. Но глупые белые шахтеры – а таких было немало – нещадно подгоняли черных. Они кричали на людей и били их, если им казалось, что те работают недостаточно быстро, и это было очень опасно. А когда порода рушилась, белых шахтеров никогда не было рядом, они находились в конце туннеля с другими белыми шахтерами, дожидаясь наших сообщений о том, что работа сделана.
Бывало, белые шахтеры, впав в ярость, били своих людей. Вообще-то этого не полагалось делать, но начальники смены всегда закрывали глаза на грубость белых и позволяли им делать то, что им хочется. А мы не имели права дать сдачи, даже если нас били несправедливо. Ударил белого шахтера – пропал. На шахтах была своя особая полиция, которая уже ждала тебя у выхода, и ты мог получить год или два тюрьмы.