Женщина в голубом - стр. 25
Кишка тонка, попробуй докажи. Да и не верил Яков, что конюх будет травить лошадь. Уж скорее Володьку траванет. Теперь точно не даст денег…
– А эта кукла ничего, – сказал Речицкий.
– Которая?
– Лара! Держится королевой, не намазана, шикарное платье. И почему только такие бабы обламываются всяким говнюкам?
Яков только вздохнул, пожалев, что ответил на приглашение Кирилла. Знал ведь, что приятель не в духе после смерти кобылы, загулял с горя, даже подрался на вернисаже с Артуром.
Артур носится со своей американской дешевкой, как дурень с писаной торбой, раззвонил по всему городу, рекламу, сволочь, делает. А потом спихнет втридорога. И голова не болит.
Речицкий обзавидовался и не выдержал – обозвал картины дерьмом. Артур взвился и в свою очередь обозвал его дилетантом, который в живописи понимает так же мало, как и в лошадях. Наступил на больную мозоль, одним словом.
После этого и началось. Ему, Якову, тоже прилетело. Потом их мирили. Вернее, они позволили себя помирить. Оба не дураки, оба погорячились. Потом все пили за дружбу. А в такси Речицкий бубнил, развивая тему убийства этой паршивой галерейной крысы, а его гребаный вернисаж обещал полить бензином и спалить к такой-то матери.
Душа Якова предчувствовала очередной скандал. Речицкий пьян, пребывает в первой стадии, заинтересовался Ларой. Не к добру. На первой стадии он острит направо и налево, говорит гадости и много смеется. Цепляется к женщинам. На второй переходит к прямым оскорблениям, на третьей лезет в драку. А ему приходится разнимать, впихивать в такси и доставлять домой. Нянька!
Да, конечно, друг подкидывает на мероприятия, но ведь не даром! Все отработано сторицей.
Яков чувствовал, как растет в нем раздражение. Дурак! Трижды дурак, что пришел. Если бы не нужда в деньгах! Но Речицкий, похоже, не даст. Забыл, подонок, чем обязан ему.
Пощупать разве Артура? А что, завести разговор о картинах, дать понять, что видит его насквозь… Насквозь! И его картины тоже. Американский авангард, надо же!
Речицкий что-то говорил о Ларе. Было видно, что она зацепила его воображение.
Яков слушал с возрастающей тревогой…
Речицкий наконец уснул на диване на полуфразе. До драки, к счастью, не дошло, и Яков перевел дух.
Кирилл задумал фуршет, но народ воспротивился – к чему это кокетство, надо быть проще, – придвинул столы к дивану и принес из кухни табуреты.
Дипломированный фотограф и лауреат Иван Денисенко наперегонки с золотым пером местной бульварной прессы Лешей Добродеевым произносили тосты. Пили за любовь и дружбу, за творчество, за прекрасных дам. Неутомимый Леша затеял викторину насчет того, кто как напивается.
– Как напивается плотник? – кричал разгоряченный журналист, протыкая вилкой воздух.
– В доску! – кричал в ответ Иван Денисенко.
– Стекольщик?
– Вдребезги! – после небольшой заминки выкрикнул Иван.
– Молоток! Сапожник?
– В стельку! – угадал Яков.
– Электрик?
– В отключку!
– Математик?
Наступила пауза. Никто не знал, как напивается математик.
Добродеев кивнул Монаху: давай, мол, подмогни.
– Должно быть, в ноль, – предположил Монах.
– Правильно! Христофорыч, ты гигант! Медик?
– До потери пульса! – закричала девушка Ивана, длинная блондинка с короткой стрижкой.
– Умница! – похвалил Добродеев.
– А мент? – заорал Иван Денисенко.