Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе - стр. 7
Матросы, которые дежурили на близлежащем маяке, часто сидели у нас на кухне, и тогда девочки хихикали больше чем обычно. Эта дружба уберегла нас в ночь, когда дежурил папа, от плохо настроенных матросов. Позднее они просили нас о том, чтобы мы подтвердили генералу Врангелю, что они нам не навредили, что папа и сделал.
У красных нашли списки, в которые были занесены имена тех, кто должен был быть убит до того, как пришли белые. Даже крошка Мисси была в списке. Хотя нам и было страшно, но мы, маленькие, чувствовали себя важными, так как и нас не обошли вниманием.
Люди начали вновь смеяться. Пришла весна, и в воздухе запахло цветами, зеленью и солёным морем. Волны лениво плескались о берег, тихо откатываясь на гладкую серую гальку, перемешанную с плоскими белыми острыми ракушками. Здесь было трудно бегать, потому что скользило и хрустело под сандалиями. Мама выплывала, и мы цеплялись за её плечи, как маленькие рачки. Чудесно было смотреть на крутой берег, где дома и сады карабкались друг над другом, словно борясь за лучшую перспективу.
Возобновились и послеполуденные прогулки с няней. Часто они вели нас в Алупку под Ялтой, где жили наши маленькие кузены, внуки Воронцовы. Иногда мы оставались там ночевать, и я спала на зелёном обтянутом шёлком диване, который поворачивали «наоборот», к стене, было удобно, как в колыбели.
Мама фотографировала нас сидящими на больших каменных львах, расположенных по обеим сторонам широкой мраморной лестницы, ведущей от дворца прямо к морю. Дядя Георгий Щербатов-Строганов, лет на пятнадцать старше своего брата Олега, помогал нам держаться.
Мама утверждала, что мы и наши кузены говорили на английском языке наших нянь, причём Джим и Нина, дети дяди Адишки, имели своеобразное назальное произношение, называемое «кокни»[1], – точно как у их мисс Мэклин. Наша мисс Менцис, шотландка, не разрешала нам подражать ей, хотя и очень любила милую Мэки. Леонид и Сандра Вяземские, дети дяди Дмитрия, говорили, напротив, на довольно аффектированном, по мнению нашей няни, оксфордском английском.
Однажды, когда мы гуляли вдоль большой проезжей дороги, Александр и я отстали немного и прислонились к деревянным телеграфным столбам, чтобы послушать их таинственный звон. Мы воображали, что это звуки сообщений, передаваемых из далеких далей, – голоса, которые спешили навстречу друг другу.
Жёлто-золотистая дорога, уходящая, казалось, через край холма прямо в небо, неожиданно затуманилась облаком пыли – великое множество солдат в зелёных мундирах, остроконечных шлемах и на блестящих на солнце велосипедах показалась на ней. Немцы!
Охваченные паникой, мы, задыхаясь, побежали за няней, которая была уже далеко впереди – с детской коляской и послушной Ириной. Мы бежали не очень быстро, они нас догнали, когда мы перебегали дорогу. Александр уже был на другой стороне, а я опомнилась от глухого удара в канаве, запутавшись в спицах и колёсах. Небо перевернулось у меня перед глазами, и я почувствовала на голове большую шишку, быстро увеличивающуюся, и повсюду порезы и синяки.
Крепкого сложения мужчина с рыжими волосами и красноватым лицом, который сильно пах сапогами, мундиром и горячим днём, осторожно поставил меня на ноги и промокнул мои царапины клетчатым носовым платком, вздыхая: «Ах, я всегда был неудачником!». Тем временем няня, сама чрезвычайно испуганная происшествием, успокаивала его. Вся часть стояла вокруг нас – море велосипедов и сострадания.