Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе - стр. 12

К обеду её доставили домой – с позором и упреками. Она, правда, оставила письмо, в котором сообщала, что будет жить у наших родственников в Ницце. Поэтому мисс Скотт села на трамвай и поехала туда, а обратно пришла пешком, чтобы поймать беглянку.

Ирина рассказала нам позже, что, к счастью, мисс Скотт быстро нашла её, так как её все время преследовал мужчина с раскрытым ножом.

«Твоя бедная мама! При всём том, что ей ещё приходится переносить! Как тебе не стыдно?» – ругала её мисс Скотт. Мы тоже не понимали, почему она на это решилась, так как она была счастлива быть снова с нами и наслаждалась волнением, возникшим вокруг неё. С тех пор мама брала очень часто Ирину с собой, куда бы ни уходила.

Мисс Скотт вскоре после этого покинула нас.

Вскоре стало известно, что мы опять уезжаем.

На этот раз в Германию.

«Почему же в Германию? Это же враги!» – «Так как папа должен ехать в Литву, а это там поблизости». Семейный дом в Юрбурге под Тильзитом сожгли немцы в 1914 году; земельные владения в Юрбурге и Таурогене были конфискованы. Новое литовское правительство сообщило папа, что эта мера отменена для него на два года – за все его заслуги прошлой службы в Литве, чтобы позволить ему таким образом содержать свою большую семью. Кроме нас, были ещё дедушка и бабушка, дядя Николай и тётя Соня (вдова Олега), а также четверо их дочерей.

Вновь обретённая независимость балтийских государств стояла ещё на шатких ногах. Хотя они и были далеко от большевиков и сохранили свою свободу, мама не хотела туда ехать. До тех пор пока правительства не укрепили свои позиции, она предпочитала находиться недалеко от папа на морском курорте в Восточной Пруссии. Она тревожилась за него, так как в Крыму незадолго до нашего бегства он пережил нервное потрясение. Потеря родины была его постоянной болевой раной, которая подрывала его силы.

Наконец мы прибыли в Раушей, к морю, неподалеку от Кёнигсберга. Место это оказалось вполне сносным. Гости в нашей гостинице съедали в полдник огромное количество вкусных пирожных – смесь манного теста и сладковатой пены, над которой неуверенно возвышались одна или две засахаренные вишни. Мы не понимали ни слова из их языка, наша воспитательница глубоко вздыхала оттого, что вынуждена была быть в Германии.

Мама организовывала для нас длительные прогулки по песчаным дорогам среди сосен в удобной, но дребезжащей повозке. Мы играли беззаботно, как птицы, в мелких морских волнах. Берег простирался в бесконечную даль вдоль серо-зелёного моря и был почти безлюден. Мы строили песчаные крепости и ждали папа. Однажды противные мальчишки заспорили с Александром. Долгие годы я не могла себе простить, что убежала и оставила его одного с ними, но он не считал это трагедией. Они бросались камнями и издевались над ним: «Россия капут!». Воспитательница говорила, качая головой: «Германии тоже капут!».

Незадолго до поездки мы заболели коклюшем и кашляли один сильнее другого. Ирина смертельно грустно объявляла: «Я не переживу завтрашний день, так как мое горло разорвется». Мисси сделалась пурпурно-красной от кашля, но не ревела, так как она уже плакала редко, лишь когда была достаточная для этого причина. Мы цеплялись, ища опоры, за каждое дерево и захлебывались кашлем, немцы останавливались и безмолвно смотрели на нас. Ирина всегда знала, кто с кем спал в нашей маленькой гостинице, так как обувь стояла ночью парами перед дверями. Она стала вообще очень любопытной.