Женщина из Пятого округа - стр. 21

– Что вы имеете в виду, когда говорите «очень добр»?

– Я хочу сказать, что он проявил участие, ведь я не мог встать с постели…

– Какого рода участие?

– Я не трахал его, довольны?!

Мсье Сезер какое-то время помолчал, потом на его тонких губах промелькнула усмешка.

– Вы покинули отель вместе с Аднаном и… – продолжил он, как будто не расслышал моей гневной реплики.

Я пересказал ему всю историю от и до, не забыв упомянуть, что Аднан сам попросил меня идти впереди, когда мы оказались в окружении flics. Он слушал не перебивая, потом спросил:

– Вы женаты?

– В разводе.

– И какова причина вашего приезда в Париж?

– Я преподаю в колледже, а сейчас нахожусь в творческом отпуске. Творческий отпуск – это…

– Я знаю, что это, – прервал он меня. – Должно быть, в вашем колледже плохо платят, если вас интересует аренда дешевых chambre[37].

Я почувствовал, как кровь прилила к щекам. Неужели мое вранье было столь очевидным?

– У меня временные трудности.

– Похоже, что так, – согласился он.

– Больше всего сейчас меня беспокоит судьба Аднана, – сказал я.

Он махнул рукой:

– С Аднаном все кончено. В течение трех дней его отправят самолетом в Турцию. C’est foutu[38].

– Разве вы не можете ничего сделать, чтобы помочь ему?

– Нет.

Снова воцарилось молчание.

– Может быть, вы хотите поселиться в его chambre? – спросил он. – Она куда лучше той, что я собирался показать вам.

– А дорогая аренда?

– Четыреста тридцать в месяц.

На тридцать евро дороже…

– Не знаю, – сказал я. – Дороговато для меня.

– Дела у вас действительно плохи, – заметил мужчина.

Я виновато кивнул. Сезер что-то сказал по-турецки парню, который привел меня сюда (все это время он стоял за моей спиной). Качок равнодушно пожал плечами, потом пробормотал что-то в ответ, и тонкие губы хозяина кабинета разъехались в усмешке.

– Я спросил Махмуда, не кажется ли ему, что вы не в ладах с законом. Он сказал, что вы слишком нервный для преступника. Но я-то знаю, что эта история про «творческий отпуск» – липа, вы ее сами придумали, хотя меня это не касается.

Они снова залопотали по-турецки.

– Махмуд покажет вам обе chombres. Уверен, что вы выберете комнату Аднана, – наконец услышал я.

Махмуд подтолкнул меня к двери со словами:

– Вещи оставьте. Мы вернемся.

Я отставил чемодан, но сумку с компьютером решил держать при себе. Махмуд буркнул что-то по-турецки. Мсье Сезер перевел:

– Мой помощник спрашивает: по-вашему, все турки воры?

– Я никому не доверяю, – ответил я.

Спустившись по лестнице, мы прошли через двор ко входу, обозначенному Escalier В[39]. Парень набрал код на панели домофона. Раздался щелчок, дверь открылась, и мы двинулись по ступенькам вверх. Лестница была узкая, деревянная, винтовая, ступеньки выщербленные и ветхие. Преодолевать их крутизну мне было нелегко. Грязно-коричневые стены явно нуждались во влажной уборке. Но что особенно доставало, так это запахи: тошнотворная смесь растительно-животных жиров и засоров канализации.

На четвертом этаже мы остановились. На площадку выходили две металлические двери. Махмуд выудил из кармана большую связку ключей и отпер одну из них. Комната, куда мы попали, открыла для меня новое значение слова «мрак». Она была крохотной, не больше десяти шагов в длину, с желтоватым линолеумом на полу и единственным предметом мебели в виде узкой кровати. На стенах пестрели заляпанные обои, кое-где ободранные и свисающие клоками. Настоящая тюремная камера, идеальное пристанище для самоубийц…