Женщина четвертой категории - стр. 6
Если бы Лягусик освоила хотя бы четыре арифметических действия, то мы и тут бы жили совсем неплохо. Но она органически не способна считать. Зато ее сердце разрывается на части, когда она видит убогого, пьяного, никому не нужного человека. Сколько раз я, еле притащившись домой в зимнюю полночь, обнаруживала на своей постели вдрызг пьяного мужика! Для таких случаев я в конце концов приспособила ту большую лопату, которой разгребаю снег, Я укрепила ее стальными прутками и теперь выкидываю непрошеных гостей именно лопатой, потому что прикасаться к ним руками просто опасно. А Лягусик еле удерживает слезы.
Да, я дворник, и выше по ступенькам социальной лестницы мне не подняться. Я от рождения обречена на эту самую низшую ступеньку. Прикиньте – маменьки своей я не знаю; бабка Перлюстрация не зажилась на этом свете – мне было лет семь или восемь, когда она скончалась; папенька, поняв, что сам с дочкой не управится, привел домой невероятную тетку, которая гоняла его, как цуцика, да и мне доставалось. Правда, порядок в доме она соблюдала и многому меня выучила – это и спасло нас с Лягусиком в трудную минуту.
Профессия у папаньки была толковая – щипач. Он отирался в общественном транспорте и ни разу не возвращался домой без чужого кошелька. Но при таком ремесле нельзя пить. А мой предок, удрученный неудачной семейной жизнью, стал прикладываться к горлышку все чаще. И в конце концов попался на горячем.
Моя приемная мамаша Фроська вздохнула с облегчением, когда он загремел за решетку, и я уж обрадовалась, что она исчезнет с горизонта. Но во Фроське проснулось что-то вроде чувства ответственности. Пьяная она была грозна и ужасна, трезвая – покупала мне карамельки и пряники. То есть, как умела – так и воспитывала. Интересно было то, что Фроська презирала бюрократию, и в результате я не получила вовремя паспорт, потом осталась без прописки, это коренная-то москвичка! Я понятия не имела, какие такие документы должны быть у законопослушного гражданина. От папаньки и его приятелей слыхала, что паспортов может быть несколько, и все на разные фамилии, а трудовую книжку впервые увидела в возрасте тридцати лет. Слово «бюллетень» я знала лишь потому, что его проходили в школе, но смысл его для меня до сих пор туманен, хотя два «Л» вдолбили мне в голову прочно.
С Лягусиком судьба меня свела так.
Я росла дворовым ребенком и в школу попала случайно – какой-то инспектор из роно узнал о моем существовании и выследил. Я пряталась по сараям и чердакам, но наконец сдалась. Меня привели, усадили за парту, но первый же мой ответ у доски сильно озадачил весь класс. Я вдруг стала вслух соображать, какого хрена эта траханная мама мыла раму, когда мыть положено все окно целиком, и определила давно почивших авторов учебника как лохов и козлов, а также пустозвонов – я, правда, выразилась несколько покруче.
В школу вызвали Фроську, которая пришла, хлебнув для куража грамм триста карамельного самогона – чтобы заодно хорошо пахнуть. Хотя дома мне от нее доставалось, тут она была готова защищать приемыша до последней капли крови – понятное дело, учительской крови.
– Так чего же в учебниках всякую хренотень пишут? – удивилась и она. – Если шмара держит мазу, так ей стремно с рамой трахаться, а у фраеров точно стекла моют, а не рамы! Сама видела! Фуфло, училка, твоя книжка, ты мне девку по какой-нибудь другой учи!