Женщина четвертой категории - стр. 17
Юлька уже толклась у бюста неизвестного большевика.
– Ой, мама дорогая! – воскликнула она, увидев мою ношу.
Юлька – баба крупная, на таких пахать можно, только ленивая. И читать не любит. Я ей несколько раз предлагала резервный томик Яши Квасильевой, но без толку. Она предпочитает таращиться в телевизор. Зато она красивая. Моему бы Лягусику эти тугие розовые щеки, эти буйные лохмы, этот сочный рот! И этот бюст неизвестного астрономического размера тоже… Увы, с бюстом у нас с Лягусиком у обеих большая проблема. То есть с бабьим бюстом – не с тем, что в метро! Нам бы одну Юлькину сиську на двоих – и мы бы уже почувствовали себя гораздо лучше.
– Ничего, не маленькая, дотащишь! – и я сгрузила быка на пол у поднижия бюста – не Юлькиного, а того, что в метро.
– Слушай, а нельзя ли эту пакость как-нибудь того… потерять?.. – жалобно спросила Юлька.
– Можно. Только ночевать тебе тогда придется дома. Бабка Клеопатра тебя без этого быка не впустит, – обрадовала я Юльку. А что? И очень даже просто! Она вот Наталью в дом не пускала, пока та не притащила полтора кило дешевых индийских браслетов с почти не обработанными камнями. Вот именно этой дряни бабке и недоставало, чтобы окончательно ощутить себя Клеопатрой.
Юлька вздохнула, и я поняла, что пора помогать. Сама она никогда не поднимет с пола и не взвалит наспину эту рогатую мерзость.
Люди, спешившие перебежать с одной линии на другую, почти не обращали на нас внимания. Ну, возятся две дуры с поврежденной скульптурой – их проблемы! Очень надо постараться, чтобы вызвать интерес публики в московском метро.
Вернувшись домой, я обнаружила Лягусика за кухонным столом, а напротив сидела тетка под пару выброшенному мной из подвала алкашу.
Лягусик подобрала бедняжку, прогуливаясь с Дюшессой. Тетка сидела на собачьем пустыре и горько плакала. Кого-то она потеряла, а вот кого – мы так и не поняли. Вроде бы она даже не по-русски говорила.
Однако горе горем, а бутерброды она наворачивала – аж за ушами трещало.
– Надо ее куда-то положить спать, – сказала Лягусик.
– Прежде всего ее не мешало бы помыть, – ответила я.
При слове «помыть» бомжиха прямо подскочила и замахала руками.
Я эту публику знаю – у них с гигиеной странные отношения. Однажды из-за этого я чуть Лягусика не лишилась.
Сестричка-подружка подобрала где-то очередного голодного бомжа и потащила его к нам обедать. Я, честно говоря, была уверена, что бомж наотрез откажется мыться, поэтому первым делом выложила на стол хозяйственное мыло и жестяную мочалку для подгоревших сковородок. Но этот дядька оказался какой-то неправильный. Он схватил мыло и, бормоча, кинулся прочь.
– Ты прогнала его! – воскликнула Лягусик. – Бедный, голодный! Ты представляешь, что сейчас будет?!
– Очень даже представляю, – буркнула я. – Сожрет мыло.
– Сожрет мыло? – переспросила Лягусик. – Но он же!..
И кинулась следом за беглецом. А я натянула брезентовые рукавицы и пошла за Лягусиком – в конце концов, приводить в порядок объевшегося мылом бомжа придется мне, а не ей.
Во дворе их не оказалось – во всяком случае, на открытом месте. Я даже забеспокоилась – то, что сгинул бомж, меня мало волновало, хотя хозяйственное мыло денег стоит, но исчезновение Лягусика встревожило.
Тут из кустов жасмина, что росли вдоль торцовой стены, раздался сперва визг, затем нечеловеческий хохот.