Жена дитя - стр. 41

– Как вы думаете, подойдет? – спросил бывший гвардеец, протягивая листок секунданту.

– То что нужно! Коротко и резко. Мне особенно нравится без «ваш покорный слуга». Кажется более вызывающим и скорее вызовет извинение. Куда мне его отнести? Если не ошибаюсь, у вас есть его карточка. Там разве нет его номера?

– Веуно, веуно! Есть кауточка. Посмотйим.

Подняв с пола сюртук, куда он его бросил, Свинтон поискал карточку. Номера не было, только имя.

– Неважно, – сказал секундант, сжимая кусочек картона. – Доверьте это мне. Я вернусь с ответом, прежде чем вы выкурите сигару.

И с этим обещанием мистер Лукас покинул комнату.

Мистер Свинтон сидел, курил сигару, и на лице его было выражение, которое никто, кроме него самого, не смог бы истолковать. Это была сардоническая усмешка, достойная Маккиавелли.

Сигара догорела едва до половины, когда в коридоре показался торопливо идущий мистер Лукас.

Он ворвался в комнату с выражением, свидетельствующим о каком-то странном событии.

– Ну что? – спросил Свинтон намеренно хладнокровным тоном. – Что он сказал?

– Что он сказал? Ничего.

– Навеуно, обещал пйислать ответ с дуугом.

– Он ничего мне не пообещал; по той простой причине, что я его не видел.

– Не видели?

– Да. И , наверно, не увижу. Трус «смылся».

– Смылся?

– Да. СВТ – «сбежал в Техас».

– Клянусь Юпитеуом! Мистеу Лукас, я вас не понимаю!

– Поймете, когда я вам скажу, что ваш противник отправился в Нью-Йорк. Уплыл с вечерним пароходом.

– Клянусь честью, мистеу Лукас! – с деланым изумлением воскликнул англичанин. – Вы, должно быть, шутите.

– Нисколько, уверяю вас. Дежурный сказал, что он оплатил счет и взял с собой все вещи. К тому же я видел кучера, который его отвез и только что вернулся. Он сказал, что высадил мистера Мейнарда и помог отнести на борт его багаж. С ним был еще один человек, какой-то иностранец. Будьте уверены, сэр, он сбежал.

– И не оставил никакой записки, никакого адйеса, где бы я мог его найти?

– Ни слова, насколько мне известно.

– Клянусь Господом!

Человек, о котором они говорили, в этот момент стоял на палубе парохода, выстро шедшего по волнам океана. Рядом работали на корме матросы. Мейнард смотрел на огни Ньюпорта, пробивавшиеся сквозь тьму.

Его внимание привлек огонек на верху утеса. Он знал, что это светится окно в южной части Оушн Хаус.

Он совсем не подозревал, чт`о сейчас о нем говорят в этом кишащем муравейнике красоты и моды, иначе пожалел бы о своем спешном отъезде.

Не думал он и о том деле, которое увлекало его. Мысли его были полны сожалений. Даже пылкая любовь к священному делу свободы не избавила его от этих сожалений.

Роузвельдт, стоявший рядом и видевший тень на лице друга, легко догадался о ее причине.

– Послушайте, Мейнард, – сказал он фамильярным тоном, – надеюсь, вы не вините меня за то, что я вас вырвал оттуда. Я вижу, вы что-то там оставили.

– Оставил что-то? – изумленно повторил Мейнард, хотя и понимал, что имеет в виду граф.

– Конечно, оставили, – оживленно ответил Роузвельдт.– Разве вы можете провести на одном месте шесть дней подряд, не оставив возлюбленную? Верно, повеса?

– Вы несправедливы ко мне, граф. Заверяю вас, я никого…

– Ну, ну, – прервал его революционер, – даже если оставили, забудьте, будьте мужчиной! Пусть теперь сабля будет вашей возлюбленной! Подумайте о том, какие перед нами великолепные перспективы. Как только мы коснемся европейской почвы, вы примете на себя комнадование целой студенческой армией. Так решила Директория. Отличные ребята, уверяю вас, эти немецкие студенты, подлинные сыны свободы – a la Schiller (Подобно Шиллеру. – Прим. перев.), если хотите. Можете с ними делать все, что захотите, пока ведете их против деспотизма. Хотел бы я иметь такую возможность.