Жемчужина фейри. Книга 2 - стр. 29
И тут я повернулся и поймал наверняка придурковато-пьяным взглядом лицо идущего рядом Хоуга, на чьей смазливой роже сияла широченная бесшабашная улыбка.
— Эй, идиоты, куда вас с дороги вправо заносить-то начало! Левее берите! — раздался в наушнике раздраженный и весьма отрезвляющий голос Кокса.
Я глянул под ноги и понял, что он прав — с и так паршивой дороги мы сошли на перепаханное поле, раскисшее от подтаившего днем снега. В сгущающихся сумерках все это месиво начало опять прихватывать морозцем, но это мало помогло — мы втроем уже изгваздались выше колен и по факту топтались на месте, увязая на пахоте все сильнее.
— И моргнуть не успел, а они ломанулись куда-то, — проворчал Кокс.
Помянув всех проклятых созданий нашего мира, мы выкарабкались обратно на дорогу и тронулись дальше, однако Коксу то и дело приходилось нас одергивать, корректируя снос то в одну, то в другую сторону. Очень быстро первоначальная необъяснимая логикой радость стала сменяться апатией и безразличием, что, пропитав потихоньку разум, начала сочиться по венам, наливаясь в теле практически незнакомой мне тяжелой усталостью. Мне такое случалось испытать разве что после изнурительных сражений или в такой далекой юности от длившихся днями тренировок, когда только прибыл в Таххейн Глиф и претендовал на место в воинстве тогдашнего его владетеля — отца деспота Грегордиана.
— Какого черта вы теперь-то плететесь, как деды столетние? — возмутился в наушнике Кокс. — Топчитесь почти на месте и еле ноги переставляете. Шевелитесь уже! Правой-левой, раз-два, марш-марш!
Его насмешливо-хамский окрик принес небольшое облегчение мне и Хоугу, но вот Фарьял, попытавшись сделать ещё один широкий шаг, просто повалился лицом вперед и остался лежать без движения.
— Эй, он в порядке? Может ему эвакуация срочная нужна?
— Не смей приближаться! — огрызнулся я, поняв что даже языком ворочать тяжко. — Пусть лежит.
Мысли тоже ворочались в голове громадными валунами, что все набирали и набирали вес, грозясь вот-вот стать неподъемными и придавить-таки к земле и физически. Удавалось сосредоточиться только на необходимости продолжать переставлять ноги, раз за разом, раз за разом, раз за разом… Вот только зачем я это делаю… и чей голос раздажающе, но все тише и тише дребезжит в ухе, вспоминалось все менее отчетливо. В конце концов, противное зудение надоело мне настолько, что я выдрал из уха источник звука и отшвырнул, не глядя. Зачем я иду? Куда? У меня же была цель… смысл у всех этих усилий… что так мучительно молило прекратить тело, но нечто внутри запрещало наотрез… Зачем? Зачем-зачем-смысл-смы-ы-ысл… с-с-с…Снежка! Вот зачем! Вот мой смысл!
Тяжесть и усталость так резко свалились с меня, что голова закружилась от облегчения, в ней зазвенело, как если бы я преизрядно перебрал лучших мужских вин скогге. Стала возвращаться радость, что со скоростью горного потока в половодье обращалась ликованием. В окружающей тьме открылась дверь, откуда лился яркий свет, и перед моим ошалевшим взором появилось лицо, чьи черты были так пронзительно-невыносимо похожи на черты той, к кому я все это время рвался. Чувствуя, что слезы радости застилают глаза, я потянулся к этому источнику моего счастья, бормоча какие-то нежности и пошлости вперемешку. Жемчужно-великолепное сияние кожи, призрачное сияние туманно-сиреневых глаз, непреодолимо манящий бледно-розовый оттенок самых лакомых в двух мирах губ… Я почти дотянулся уже, шагнув в теплый свет, позволяя себя увлекать в него все глубже, как откуда от из-за пределов пространства уютного сияния раздался гневный вопль, а во влекущее меня лицо влетело нечто темное, и вдруг непреодолимо манящее притяжение погасло. И я не мешкал ни доли мгновенья, нанеся единственный удар, в который вложил весь гнев и силу. И только после этого все померкло, как если бы получил точно такой же в ответ.