Желтые цветы для Желтого Императора - стр. 6
– Окида, знаешь, меня начинает это беспокоить. – Вряд ли сейчас было лучшее время для бесед по душам, тем более воспитательных, но Харада не сдержался. Впрочем, он трусил: даже смотрел не на сестру, а на толпу, в возбуждении подступившую к кромке океана; искал высокого юношу в рюкоги, расшитой водоплавающей живностью. – Ты… ну, это… неправильно!
– Можно подумать, правильно это! – Под водой она подло отдавила ему ушибленную в одной из атак ступню. Харада взвыл. – Слушай, братец, ради всех богов, не читай опять мне мораль. Каждый справляется с горем и гневом как может: ты дерешься, а я вот…
– Да лучше бы ты тоже дралась или хоть воровала кошельки, а не ленты. – Второе было шуткой, и Харада надеялся, что Окида поймет. Она досадливо оскалилась, но до ответа не снизошла. – Окида, драки… в драках хотя бы правда можно выплеснуть гнев. А на деньги из кошельков, представь себе, можно есть и оплачивать ночлег. Ты же…
Взгляд его, ища украденную ленту, заметался по одежде и прическе сестры, но, видимо, она спрятала трофей. Тогда Харада посмотрел на ее профиль: сморщенный узкий нос, сжатые губы, прищур в густой завесе ресниц… На виске вилась прядь, все с тем же градиентно-бирюзовым переливчатым кончиком. Эту прядь, как всегда, захотелось дернуть. Харада даже потянулся, но тут сестра развернулась к нему и осадила:
– А я собираю что-нибудь, чтобы наполнить свой мир. Дыру на месте мира. Уймись, ладно?
Они как раз вышли на берег, и Окида тут же разжала руку. Отпустила Хараду, с гордо поднятой головой шагнула в толпу, высматривая ставщиков, чтобы забрать долю, – и ноги отказали окончательно. Харада завалился на четвереньки, что не помешало отдельным восторженным девушкам закидать его монетками, а кадоку[12] – накинуть на плечи провонявшую рыбой, зато теплую дерюгу. Так повелось: найбидо были древней традицией, проводились часто, и «потешных» бойцов любили. А уж когда противником становилась какая-нибудь досаждавшая простому люду тварь, а не другой такой же крепкий бродяга…
Любопытные окружили Хараду, на разные голоса восторгаясь его ловкостью. Он отвечал невпопад: настроение попортилось. Чтобы никому не смотреть в глаза, он вяло наблюдал за происходящим в воде. Кобру выволакивала шестерка крепких юношей и девушек, еще несколько ждали с тесаками, готовые рубить тушу в куски – не тащить же целиком.
– На-ай, славно. Мальчик, поедим через часок или чуть поболе, змеятина – дело быстрое, – приятным поскрипывающим голосом сообщил кадоку.
Он все стоял рядом, кутаясь в песочный хифукими с бледной жемчужной вышивкой. Покачивался с носков на пятки; волосы, седые и тонкие, с уже едва заметным лазурным переливом на концах, трепал ветер. Харада рассеянно обвел старика глазами. Есть не хотелось, но ведь скоро захочется. Жареная рыба, немного риса или паровых булочек, острые овощи, хорошее сливовое вино – то, что, наверное, вернет присутствие духа.
– Угу, спасибо, – глубокомысленно ответил Харада, чтобы быть вежливым.
Змеюку уже разделывали прямо на гальке. А какой-то ушастый улыбчивый мальчишка с поклоном вернул ему окикунай, даже услужливо обтертый от крови. И пояс вернул.
– Расстара-аемся для тебя, больно славно бился! – Кадоку благосклонно улыбнулся.
Запахивая сырую рюхито и опоясываясь, Харада не сдержался: