Жёлтая магнолия - стр. 41

Как мешок овса, её и сгрузили на обитое красной кожей сиденье гондолы, а второй сикарио запер дверь в лавку, не забыв, однако, прихватить её сумку и шар. Ей показалось, что от неожиданности и страха она разучилась даже дышать, и лишь судорожно ловила ртом воздух, как тот самый окунь, который только что счастливо избежал её сковороды.

Проклятые прихвостни Скалигеров! Какая наглость! Да что они себе позволяют?! Даже слуги у патрициев – высокомерные сволочи, все под стать своим хозяевам!

Но, как гласила одна старая цверрская поговорка: «Из любой ситуации можно как-нибудь выкрутиться», и Миа решила в этот раз положиться на мудрость предков. Она подавила свой гнев и желание вцепиться Пабло в лицо ногтями и всю дорогу сидела смирно. Не орала и не дёргалась, лишь молчала и копила гнев, как закипающий железный чайник, и думала лишь о том, что ей делать, если эти два бульдога и клятый Пабло были посланы затем, чтобы отвезти её в укромное место в лагуне и там утопить. Но лодка скользила по воде не прочь из города, а, наоборот, к центру, и это немного успокаивало – никто не станет топить её посреди Дворцового канала. И, когда гондола мягко ткнулась боком в швартовочное плечо у палаццо Скалигеров, тревога её окончательно отпустила, а вот злость, наоборот, поднялась, как вода в закипающем чайнике, готовясь окончательно сорвать крышку.

Дамиану провели через внутренний дворик, и, чтобы не хромать на одну ногу, она ещё в лодке сняла туфлю и теперь шагала босиком по холодным терракотовым плитам следом за невозмутимым Пабло.

Палаццо Скалигеров был поистине огромен. Один только внутренний дворик, обнесённый арочной колоннадой, был больше её лавки раз, наверное, в десять. А может, и в двадцать. По периметру уставлен мраморными скамьями и большими вазонами с лимонными и оливковыми деревьями. Дворец возвышался вокруг на три этажа, каждый из которых опоясывала ажурная внутренняя галерея. Узоры голубой мозаики украшали самый верх, и, казалось, что стены сливаются с небом.

Вслед за Пабло она поднялась на второй этаж, где её сдали на попечение дворецкого – грозного мессера Оттавио. Резные двери распахнулись, и она вновь оказалась в той же самой гостиной, из которой стремглав сбежала вчера. Растрёпанная и красная, с сумкой, шаром и одной туфлей в руке, должно быть, сегодня она и вовсе походила на пугало.

– Доброе утро, монна Росси, – из противоположной двери появился маэстро Л'Омбре, на ходу вставляя запонки в манжеты идеально сидящей тёмной рубашки.

Гладко выбритый и бодрый, в сопровождении ароматов свежесваренного кофе и чего-то горько-хвойного, он, даже если бы захотел, не смог бы выглядеть более раздражающим, чем сейчас. И от этого приветствия и безупречного вида хозяина дома у Дамианы аж под ложечкой закололо от злости. А ещё от того, в каком ужасном виде она предстала перед ним. Раньше она бы и внимания не обратила – какое дело цверрам до того, что думают о них патриции, но в этот раз почему-то стало неприятно.

Маэстро остановился, окинул её взглядом, полным смеси удивления и, как ей показалось… брезгливости. Его левая бровь слегка дёрнулась вверх, и чувство стыда вперемешку со злостью заставило Дамиану швырнуть на пол сумку и присесть в шутовском реверансе.