Железный ветер. Путь войны. Там, где горит земля (сборник) - стр. 114
– Патроны не экономить! – скомандовал Зимников, понимая, что наступила кульминация боя, и враг впервые дрогнул. Майор поднял руку, готовясь поднять остатки батальона в контратаку, пока противник не оторвался и его артиллерия работает в полсилы. Но, услышав в воздухе знакомое гудящее жужжание, словно на их позиции выпустили огромных шмелей, майор скомандовал совсем другое, молясь, чтобы его поняли французы:
– Лежать! В землю, глубже!!!
Кто-то успел зарыться в землю, кто-то нет, когда английские тяжелые минометы накрыли батарею четкими, выверенными залпами. Позиции французов заволокло дымом, вверх полетели куски металла, дерева, какие-то кровавые клочья. Но через полминуты из черных облачных клочьев бухнуло еще раз, хотя, казалось, там никто уже не мог уцелеть. Третий панцер остановился в тишине заглохшего мотора, над ним появился легкий дымок. Дымок скоро исчез, тяжело проскрежетав двигателем, многотонная машина вновь завелась и продолжила отступление, тяжко раскачиваясь и снося на своем пути деревья. Его ствол повис так же, как у вчерашнего «мамонта», едва не скребя размокшую землю.
Батареи «морских» больше не было, но, словно давая волю ненависти, вражеские минометы перепахивали ее позицию вдоль и поперек еще минут пять. После атака продолжилась, но уже без непосредственного участия «брони». Панцеры прятались дальше в лесу, изредка постреливая в белый свет как в копеечку.
Посланная санитарная команда вынесла одного раненого – того самого офицера с кортиком. Француз был тяжело контужен, с переломом руки, ноги и несколькими осколочными ранениями.
– Сколько? – спросил он вдруг вполне отчетливо.
Зимников вопросительно взглянул на Поволоцкого, хирург качнул головой и одними губами произнес: «К Харону».
– Мимо, ми-мо… Механизм люфтил… Сколь-ко? – повторил артиллерист, слабея на глазах, на его губах в такт вдоху и выдоху вздувались кровавые пузыри…
Зимников взглянул на поле боя. Первый панцер, развороченный в хлам до самых гусениц, догорал, столб дыма, черный как смоль, поднимался к небу огромной свечой. Второй стоял недвижимо, относительно целый, не считая пробоин, и коптил поменьше.
– Всех, вы подбили всех, – солгал майор.
– Хо-ро-шо, – раздельно сказал француз и умолк навеки.
Таланов смотрел на быстро-быстро шевелящего губами солдата, пытаясь понять – кто это и что ему надо. Тот все никак не отставал, затем к нему присоединился еще кто-то непонятный, с пакетом в руках. Пакет был знакомый, в таком же доставили вчера… что-то доставили… Он не помнил, что.
Капитан выронил из ослабевших пальцев горячую винтовку, без сил привалился к стенке воронки, ноги подкашивались. Мысли разбегались как зайцы – скачками, на все стороны света.
«Зайцы», – подумал Таланов, представляя себе тихий зеленый лужок и веселых зайцев в симпатичных зимних шубках. Солдат как-то разом надвинулся на него, почти вплотную, его слова вязли в невидимом ватном коконе, окружившем капитана, опадая на изрытую землю невесомыми трупиками.
«Слова, – подумал Таланов, – слова слушают…» Мгновение он размышлял, слушают ли слова или это слова слушают? Мысль показалась очень интересной, но чрезмерно сложной.
Внезапно его вырвало, мучительно, одним желудочным соком, буквально выворачивая наизнанку. Как ни странно, но от этого немного полегчало.