Железный ветер - стр. 5
И какая удача: валун, вросший в землю! Прекрасное укрытие. Справа можно один выстрел сделать и слева – один.
Оглядел поляну. Убитые на ней и раненый. Похоже, обессилел вконец – тужится поднять голову, но она клюет траву.
«Отвоевался! Но где последний?!»
Не видно его. Пока, выходит, менял он, Богусловский, позицию, нарушитель где-то укрылся. Но, возможно, уходит? Посчитал заплечные мешки и ружья – все на месте. Налегке не уйдет никуда. А что, если с тыла подкрадывается? Нет, нельзя в неведении лежать.
Медленно, будто только-только появился здесь и теперь пытается оглядеться, стал раздвигать ветки малинника. Шевельнул едва заметно веточку, и тут же хлестнул выстрел. Из-за поленницы. Цевье – в щепки.
«Ого!..»
Вмиг родилось решение: выпустил карабин, тряхнул головой, чтобы фуражка тоже упала, и замер. Обрадовано отметил, что и ствол из зарослей на самую малость торчит, и фуражка, скользнув между веток, ткнулась козырьком в землю, будто не с головы сброшена, а вместе с головой поникшей успокоилась.
Еще один выстрел из-за поленницы. В самый центр зеленого круга. Но не упала фуражка: удержали ее веточки. Удержали.
«Должен теперь поверить. Должен!» – боясь даже дышать в полную грудь, думал Богусловский. Сейчас он даже готов был молиться и богу, и черту, чтобы только поверил нарушитель, чтобы вышел из-за укрытия.
«Должен поверить! Должен!»
Извелся Богусловский, находясь как бы в остановившемся времени и во власти остановившейся мысли: «Должен! Должен!»
Резко выброшена рука из-за поленницы, и грохнул выстрел. Вновь пуля пронзила фуражку. И тоже почти в центре.
«Ого!..»
Снова остановилось время. Снова в голове одна и та же мысль: «Должен поверить! Должен!»
Вынул из кобуры наган, осмотрел, полон ли магазин, и, прикрывая телом, чтобы заглушить щелчок, взвел курок.
Ждать стало немного легче.
Появился наконец долгожданный. Высок, могуч, что тебе кедр многолетний. Окладистая рыжая борода щетинисто развевалась, золотисто перемигиваясь с солнцем. А взгляд строгий к фуражке зеленой и к стволу карабина прикован, сам же, словно пружина сжатая, пулю опередив, скакнет за поленницу.
«Рано! – убеждал, стиснув зубы, сам себя Богусловский. – Рано! Не спеши!»
Не торопился и нарушитель делать первого шага. Предчувствовал, видимо, беду. Но безмолвно все вокруг, только в центре поляны раненый силится поднять голову да от порога избушки доносится глухой стон… Решился наконец бородач, пересилил себя: вначале опасливо, а затем все уверенней и уверенней пошагал к раненому товарищу своему.
«Рано! Рано! – сдерживал себя Богусловский предельным усилием воли. – Потащит раненого к избушке, тогда…»
А бородач вовсе не собирался возиться с раненым товарищем. Подошел к нему сбоку и, переложив маузер в левую руку, перекрестился размашисто: «Прости душу грешную», – выстрелил ему в голову и, перекрестившись еще раз, повернулся к избушке, чтобы убить и второго раненого.
Никаких свидетелей. Пусть пограничники ищут ветра в тайге.
Вскинул Богусловский ревнаган, подвел мушку под лопатку, но почувствовал, что дрогнула рука. Подложил под нее кулак левой руки как упор. Целился так, как никогда в жизни не целился. Спусковой крючок нажимал опасливей (не дернуть бы ненароком) новичка-солдата, впервые получившего боевой патрон.