Железный ветер - стр. 14
А в спешке пограничников много ли проку? Лодки с ручными пулеметами левофланговые – им еще до катеров подгребать несколько метров. С ними, конечно, легче было бы управиться, а поднять «максимы» на борт катеров с лодок – дело не зряшное, да их еще от кормы к носу катить нужно. Тоже минуты. Куда разумней повыпрыгивать бы на каждый катер по двое и – к носовым пулеметам, как Богусловский. И что, если не умеешь из них стрелять – винтовка в руках есть. По трапу все, кучей, самураи не побегут – вот и бей первых, выигрывай для своих пулеметчиков секунды и минуты. Но властвует и над пограничниками стихия, подстегивает их с неразумной лихорадочностью.
Прут дуриком и японцы с маньчжурами, и пограничники, стремясь лишь к одному – опередить; и только Богусловский действует среди этой поглотившей всех бездумно-лихорадочной стихии осмысленно и расчетливо. Еще шаг – и рукоятки пулемета зажаты в ладонях. Неловко, низковато, но до того ли?.. Ссутулившись, повел очередью Богусловский, словно косарь первый рядок намеченного загона, плеснул на трапы соседних катеров, куда уже вбегали самые прыткие японцы, прошелся еще разок по всему фронту и тогда только, оглянувшись, крикнул:
– Стрелки! Быстрей!
Не время объяснять, как важен сейчас прицельный огонь винтовок, пока не подкатят станкачи, пока не вставят ленты. Надеялся, что поймут без разжевывания. Должны понять! Слишком высокая ставка. На кону – жизнь! Не удержать долго ему одному три трапа. Не удержать. Да и лента пулеметная слишком торопится. Вот-вот кончится.
Возликовал душой: «Молодцы!» – услышав слева выстрел, второй, третий… И пошло, пошло – умеют пограничники стрелять часто и метко.
Вот уже и «максим» повел, отплевываясь, тупым рылом, вот второй «максим» заработал. А следом и ручные пулеметы вплели в общий шум свои голоса…
– Молодцы! – кричал Богусловский, достреливая последние сантиметры японской пулеметной ленты. – Конец вам! Конец!
Предопределен захватом катеров исход боя – это верно. До конца, однако, ой как далеко: упорен японский солдат, к тому же самолюбив неимоверно, себя считает если не сверхчеловеком, то уж, во всяком случае, более разумным, более храбрым – так воспитан с пеленок. Не менее упорны и маньчжуры, правда, по-иному упорны – послушностью упорны, которая кажется бездумно-автоматической. Не бросит оружие маньчжур, если ему велено стрелять. Умирая даже, нажмет на спусковой крючок. Бесцельно может выстрелить, в небо, но все же выстрелит.
Преждевременным, если вспомнить об этом, был, выходит, ликующий крик души Богусловского. И верно: дальнейшие события развивались по логике боя, когда противостоят друг другу храбрые и умелые бойцы, каждый из которых считает, что бьется за святое дело. Японцы с маньчжурами отступили без паники и образовали кольцевую оборону. Огонь их стал реже, но прицельней и расчетливей. Самые меткие пули посылались пулеметчикам. Один «дегтярь» смолк, следом за ним и второй, и только «максимы» продолжали свой уверенный говорок.
Никто из стрелков не кинулся к ручным пулеметам, чтобы заменить своих товарищей, и не оттого, что струсили. Нет, если бы японцы кинулись в атаку, каждый бы из пограничников, не боясь смертельной опасности, лег бы за пулемет, но гибнуть бесцельно никто из них не намеревался, поэтому они не покидали бронированных укрытий. Более того, они начали «изучать» японские пулеметы, ослабив тем самым ответный огонь вражеской цепи.