Железный поход. Том третий. След барса - стр. 31

– А мы не меряем, – отшутился штаб-ротмистр, налегая на отварную баранину, круто посыпая ту солью. – Оно нам тут, дорогой Аркадий Павлович, без надобности. Мы-с опускаем в эту, с позволения сказать, «заразу» узду… да, да, обычную узду, и коли она… к утру растворится… ну-с, стало быть, и готово.

Господа от души рассмеялись шутке. Архип – кряжистый дядька лет сорока восьми, никак не меньше пяти пудов весу, с беспокойными, расторопно-мышастыми глазами, живо поднес офицерам второй полнехонький кувшин.

– Вот это дело! Орлом дозор несешь, братец! – Как-то быстро и смешно захмелевший Григорьев одобрительно потрепал по плечу вестового. – Ежели всегда так будешь исправно службу нести, Архип, то… на праздники, понятно, подарю рублишек пять. Погуляешь со своей Акулькой. Ты ж у меня еще о-го-го, Архип, даром что сединой побит… Так, нет?

– Так точно, ваше благородие. Старый конь борозды не испортить.

– Вот и молодца! Хвалю! Слышал, Аркадий? – Штаб-ротмистр с размашистой хмельной откровенностью воздел к потолку указательный палец. Подумал немного и, спешив душевный накал, урезонил стоявшего навытяжку вестового: – Старый конь борозды не испортит, то верно, но и глубоко не пропашет. Наливай, братец, ворон не считай!

Архип поспешил исполнить приказ. Однако его бурые, что картофель, руки, как назло, моросила мелкая дрожь, не то с похмелья, не то от утренней колки дров, не то еще от чего, и брага брызгала через край.

– Эй, короста старая! Глаз разве нет? Гляди, добро переводишь! – прикрикнул Григорьев и, послав значительное количество чертей нерадивому вестовому, сам взялся за дело. Однако теплота выпитого, разлившаяся по телу, радость от негаданной встречи сделали свое дело. Уже после нового тоста «за кадетское братство» Виктор Генрихович оттаял, снова был весел, острил, засыпал вопросами о Петербурге, сам отвечал на интересы товарища.

– …Нет, Аркадий Павлович, тут память не дает зарастить тяготы потерь… À la guerre comme à la guerre^>35, а здесь еще и la guerre de partisans, la guérrilla^>36, будь она проклята! Хотя нам ли пенять на сие? Не наши ли деды и отцы первыми в мире опробовали ее методы на французах в двенадцатом году? Во-от… а нынче сами хлебаем те же щи из той же чашки. Только уж больно солоны и горьки они… и вкус у них – крови.

Григорьев, подрожав русыми бровями, сглотнул полынный ком обиды, плеснул в кружку со словами:

– Давай помянем наших, Аркаша. Царствие им Небесное, земля им пухом… Вечная память героям!

Выпили. Помолчали. Штаб-ротмистр вспомнил погибших товарищей – кровь густо кинулась ему в лицо, так что даже белый крахмальный обрез подворотничка, казалось, порозовел.

– А где же наша слава, Аркадий? Где?!

– Наша «слава»? – Аркадий внимательно посмотрел в засыревшие от слез и вина глаза друга. – А как в песне, Витя: «Наша слава – русская Держава! Вот где наша слава». Это же так по-русски: задумать невозможное, преодолеть и сделать. Так вот и рождается слава России.

И, точно вторя сказанным словам, за мутным оконцем хаты раздалась разбуженная чувствами старинная казачья песня:

…Но и горд наш Дон, тихий Дон, наш батюшка –

Басурману он не кланялся, у Москвы, как жить, не спрашивался…

А с Туретчиной, ох, да по потылище шашкой острою век здоровался…

А из года в год степь донская, наша матушка,