Железный поход. Том пятый. Дарго - стр. 37
– Уо-о-о-ех-ех-ех!
– Аллах акбар!!
– Ур-ра-а-а-а!!
…Дондуков-Корсаков в слепящем сполохе разорвавшегося ядра выхватил из несущейся на него лавы перекошенное ненавистью лицо мюрида в чалме: оскаленный рот, налитые звериной лютостью глаза.
Сталь с оглушительным звоном вгрызлась в другую сталь, бешено застучала в смертельной сшибке, заскрежетала, высекая снопы искр. Раскаленный воздух огласился криками, воплями и ужасом вставшей на дыбы смерти. Все скрылось в заклубившихся столбах пыли – будто свет солнца померк и на землю сошла тьма. Отточенный булат разил плоть, вонзаясь в живое. Обезумевшие кони несли на своих взмыленных спинах порубанных седоков, волочили зависшие в стременах трупы.
Черкески, мундиры, папахи и каски, пики и сабли – все смешалось, слиплось в грязно-бордовый, рычащий проклятьями ком; раненых и убитых придавливали все новые тела – земля на глазах превращалась в копошащуюся, пульсирующую груду окровавленных тел. Под толчеей лошадиных копыт отовсюду тянулись руки; пальцы корежила агония, перекошенные рты рвал предсмертный хрип, и тот, кто срывался с седла в рычавшую, краснозубую киповень, уже не мог выбраться из этого ада.
…Полковник Дондуков-Корсаков не помнил, как вырвался из огня и дыма… Противник был смят неистовым напором Главной квартиры и мчался к лесу, опасаясь от сабель гвардейцев. Преследуя врага, рванувшаяся было стройной лавой кавалерия рассыпалась, дробясь и ломаясь. Передовые, в том числе Александр, спускаясь все далее в балку, оторвались от своих. Внезапно сквозь стекло слёз, надутых ветром, они увидели перед собою узкий лесистый хребет, где большак сужался до двух-трех сажен, едва позволяя пройти одному орудию. С обеих сторон дорогу затирали отвесные кручи; далее шел довольно крутой подъем, окаймленный непроходимым лесом и перерезанный расположенными амфитеатром огромными неприятельскими завалами. Все они были сложены из вековых деревьев, переплетенных сучьями, и укреплены насыпной землей и валунами.
Первый дюжий завал находился на спуске, за ним зияла просторная котловина, отделявшая эту защиту от последующих укреплений, таким же образом расположенных на подъеме Даргинской тропы.
Все завалы были забиты неприятелем; папахи горцев плотными рядами виднелись из-за увядшей листвы, и стволы винтовок мрачно мерцали между сучьями в ожидании своего часа.
Александр, сгорая от нетерпения, насилу дождался с товарищами, когда подтянутся основные силы. Однако разгоряченные сабельной рубкой гвардейцы имели непростительную глупость, не сходя с лошадей, с обнаженными клинками поскакать на завал впереди пехоты, как будто можно было перескочить эту преграду, – впрочем, некоторые горячие головы и перескочили.
По кавалерии, кроме убийственного, почти в упор, огня из атакуемого завала, ударили залпы мюридов из прочих стрелковых гнезд, господствующих над этой позицией.
Александр видел, как под перекрестным огнем рухнул с коня кирасир-знаменосец, и двуглавый имперский орел на поникшем полотнище сорвался с неба на землю. Его трижды подхватывали руки гвардейцев, и трижды он вновь падал, покуда древко изрешеченного знамени не подняли подоспевшие егеря.
– Ур-ра-а-а-а! – Литовцы вовремя поддержали захлебнувшуюся в крови атаку кавалерии.
…Александр, плечом к плечу с Мельниковым, был уже у завала, когда сердце князя схватилось болью. Юнкер вдруг выгнул дугой спину, как от укуса, а затем уткнулся лицом в гриву коня, напоровшегося брюхом на острые сучья. Растерянно глядя на Дондукова-Корсакова, Мельников слабо крикнул ему, давясь хлынувшей изо рта и ноздрей кровью: