Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо - стр. 24

… теперь, как видишь, не более двадцати. Война не родит людей… она их убивает… Последний раз на защиту нашего аула вставал шорник Иса со своими сыновьями Расулом и Гаджи. Никто из них не вернулся из чащи. Освободи нас, имам, от этого шайтана!

− Аллахом заклинаем тебя! Спаси наш аул… Найди способ!

− Что я с ним должен сделать? − спросил Шамиль.

− Убить, имам!

− Только убить!! А труп его бросить в пропасть на съеденье стервятникам и шакалам. Он же сам убийца − канлы нашего рода.

− Якши, − согласился Шамиль и в тот же день, после намаза, послал своих мюридов на поиски злодея.

…Долго выслеживали они коварного башибузука, наконец напали на огромные следы, по которым и вышли к его логову. Великан жил в пещере, вход в кою был усеян звериными и человеческими черепами.

…Десять лучших нукеров отправлял на это дело имам. Вернулось лишь семеро, словно побывавших в медвежьих когтях. На трех арканах батыры приволокли к ногам повелителя лесного оборотня. Он и вправду был невероятно огромен и силен, со звероподобным лицом, дремуче заросший волосом, как шерстью, похожий на дэва64, рычащий и извергающий жуткие проклятья.

Чтобы наказать преступника по заслугам, собрался общинный суд − диван. Старейшины постановили выколоть людоеду глаза раскаленным на огне кинжалом. Ослепив злодея, воины-гази загнали его саблями в огромный зиндан65 и заперли на четыре замка до назначенного часа казни.

…Прошло несколько дней. Люди аула не жалели резать баранов для мюридов Шамиля; кругом теперь слышались веселые голоса и детский смех. Покуда раненые поправлялись, перед имамом и его кунаками каждый день ставился на трех ножках низенький стол с кусками сочного шашлыка, козьим сыром и овсяными чуреками. После шашлыка подавалась отварная баранина, разрезанная на куски66, корта-когиш (баранья голова с галушками) и мясной бульон, заправленный сметаной и чесночной приправой.

И вот однажды, когда в камине прогорели последние угли, а в вышитой звездами тьме слышалось лишь мирное пофыркивание лошадей да убаюкивающий рокот реки, в комнате имама раздался оглушительный грохот.

Крепко спавший Шамиль вскочил с ложа, сбросив с себя покрывало из волчьих шкур, огляделся. Чинаровая дверь, отделявшая его комнату от кунацкой, была раскрошена в щепье, а на него надвигалась тяжело дышащая гора − не то человек, не то зверь, из глотки которого вырывался утробный рык. Имам понял: живодеру каким-то образом удалось вырвать кованую решетку с замками, и теперь он пришел свести счеты.

Гигант надвигался, прислушиваясь и озираясь; по-звериному втягивал ноздрями воздух и на каждый шорох оскаливал крупные клыки. В одной руке он держал закавказский древний, переделанный из средневекового меча тяжелый и широкий кинжал, ножны которого, сделанные из клюва пеликана, покачивались в такт его движениям… в другой − масляный от крови двуручный топор, которым горцы рубят туши быков.

Имам тоже схватил свой кинжал и крадучись, отступая к стене, дважды крикнул своих мюридов. Но никто не бросился, не откликнулся на его зов − убийца успел зарубить охрану. Аул безмятежно спал. Никто не слышал зова имама, да никому и в голову не могла прийти мысль потревожить сон грозного владыки.

Отступая под натиском великана, Шамиль бесшумно лавировал, ловил удобный момент, чтобы напасть на противника, а тот сослепу рвался туда и сюда, махал топором, рассекая со свистом воздух. Он смёл и разворотил все, что попалось ему на пути.