Жажда доверия. Часть 3. Выжить для вечности - стр. 31
Девушки затопили очаг и, как и было обещано, принялись собирать вещи. Дело шло медленно, в тягостной тишине. Маришка начала было в один момент что-то тихонько напевать, чтобы развеять тоску, но смолкла почти сразу, посмотрев на госпожу. Та выглядела мрачной, будто готовилась к собственным похоронам. Только глаза блестели живым, лихорадочным огнем, какой бывает во взгляде у больного. Эржбета была сама не своя.
Из вещей клали в дорогу только самое необходимое, скромное одеяние. Богу красота ни к чему, он жаждет покаяния, – так говорили старики.
Сундуки были собраны, и боярыня спросила:
– А насчет ларца моего Марку ничего не говорил? Даром-то в монастырь нынче никого не принимают, нужно же и мне лепту внести.
– Ничего не говорил, – отозвалась девушка. – Он его где-то в своих покоях держит, но трогать не велел и никаких особых наказов не давал.
– И где он у него там?
– Знать не знаю, госпожа моя.
– Но ты-то бываешь у него, как я вижу. И что же, не приметила там у него ларца никакого? Того, что появился в день моего приезда.
Маришка с волнением посмотрела Эржбете в глаза.
– Нет, не приметила. Должно быть, Марку спрятал его.
– Ну, хорошо. Пусть так.
Служанка ушла, закончив с работой и заперев за собой дверь. Эржбета снова осталась в одиночестве. Надвигались сумерки.
Последние дни осени пролетали незаметно, хмурые, короткие. Бледное солнце редко показывалось из-за плотной пелены тяжелых облаков, полных то ли дождя, то ли первого снега. Тусклый свет, и без того не дававший теней даже в полдень, незаметно начинал угасать, становиться слабее, и все ближе подпускал ночную мглу.
В этом-то сером последнем свете во двор боярина Янаке въехал гонец. Он вручил домочадцам послание. Марку вместо отца распечатал его и, прочтя бумагу, велел накрывать на стол и нести из погреба вино. Вскоре из большого зала до Эржбеты начал доноситься гомон радостных голосов и крики. Девушка замерла у двери, вслушиваясь. Внизу праздновали.
Через короткое время тихие шаги послышались за дверью. Когда они замерли, Эржбета услышала торопливый стук и сдавленный голос.
– Госпожа!
Она метнулась к двери.
– Маришка, ты?
– Я, госпожа! Приехал гонец из монастыря. Он сейчас внизу со всеми, они там празднуют. А тебе, – ее голос влажно сбился, выдавая подступающий плач, – сказано утром ехать с ним в свой новый дом.
Сердце в груди Эржбеты оборвалось вниз, точно в бездонную пропасть.
– Ну, вот и кончено, – тихо прошептала она самой себе.
– Госпожа, – снова послышался жалобный писк на той стороне двери.
– Что еще?
– А ужинать-то нести?
– Неси, что уж теперь…
Эржбета отошла от двери. В комнате было темно, и только догорающий очаг едва освещал стены, хотя окно еще не заволокла ночная мгла. Девушка распахнула настежь оконную раму, желая хоть немного разбавить эту надвигающуюся тьму. Морозный воздух ударил ей в лицо и разбудил в очаге умирающее пламя. Из комнаты на верхнем этаже дома было видно, как серые деревья покрывали бурые склоны холмов, как внизу справа грязным лоскутным одеялом раскинулось село, а прямо, сразу за укрепленной стеной, зиял беззубым ртом глубокий Вдовий овраг. По ту сторону от него, на высоком склоне чернел голый лес.
То ли от неприглядности печальной картины, то ли от того, какие вести принесли ей, Эржбета вдруг крепко ухватилась за подоконник. Она обвела взглядом просвет окна, прикидывая, сможет ли пролезть в него, а затем свесилась, глядя вниз, думая, достаточно ли будет этой высоты. Слезы заволакивали глаза, но внутри девушка чувствовала холодную решимость.