Жар-птица - стр. 14

Он стоял на каменной площади перед замком огромным, светлым, со знаменами синими, но никого рядом не было, один Булат такой же растерянный.

Делать нечего, пошел Добромир к замку, по лестнице поднялся к огромной двери, взялся за кольцо в драконьей пасти из металла светлого, постучал им по растопыренным когтистым лапам. Звук вышел глухой и прерывистый. Эхом по замку раскатился, но никто не поспешил ответить.

Подождал Добромир, прислушался, на Булата обернулся, снова постучал, а дверь возьми и откройся перед ним сама. Скрипнула и приоткрылась. Он толкнуть ее хотел, а она вдруг распахнулась, будто не из тяжелого камня была, а из тонких досок да ветер легкий мог ее потрепать.

Шагнул Добромир в светлый холл, стал оглядываться. Точно дом заморских королей! Картины тканые на стене. Статуи атлетов, словно колонны потолок держат, а по крутой лестнице вниз неслось чудище!

Такое, что Добромир попятился. Пес огромный, трехголовый мчался вниз, ушами хлопая. Слюна с клыков метровых во все стороны летела.

– Прости меня, мама, за такую короткую жизнь, – прошептал Добромир, к самой лестнице пятясь.

Против такого монстра и меч не поможет, и тот при Булате остался.

Простился Добромир с жизнью, зажмурился, а тут голос громогласный раздался:

– Церба, стоять! – велел он.

Пес остановился, если он, конечно, был псом, и только самой слюнявой центральной мордой хлюпнул.

– Наш гость не намерен с тобой играть, – уже тише сказал тот голос, и хозяин его вышел на свет.

Кащеятус собственной персоной, в черном сюртуке, потрепал страшного зверя по подставленному уху и улыбнулся Добромиру странной, зловещей и все же добродушной улыбкой с заметными клыками.

– Добро пожаловать в мой дом, царевич, – сказал он.

– Почем знаешь, кто я? – поразился Добромир.

– По крови твоей, по крови. Ты как раз к обеду. Разделишь со мной трапезу. Идем, а то скучно мне тут одному. Цербуша, иди, погуляй во дворе, только коня не трогай, он – не твоя забава.

Цербуша – громадина трехголовая метров пяти в холке – радостно поскакала во двор, повизгивая так, что горы дрожали.

Привел Кащеятус Добромира в другой зал.

Высокие окна в нем открывали вид на горную реку, что шустро бежала по склону, а черные птицы на камнях рядом с ней чинно чистили перья, раздували пушистые грудки и показывали ало-красный пух.

– Не удивляйся, что никогда не видел таких птиц, – сказал Кащеятус, проходя к столу. – И в легендах ты о таких не слыхал. Это мои птицы, личные.

Он сел за круглый стол, укрытый черной скатертью, без вышивки, и указал Добромиру на одно из двух свободных мест.

Стол накрыт был на троих и, подойдя к нему, Добромир поморщился, опасаясь средь еды увидеть какую-нибудь гадость колдовскую, но пахло от стола привычной медовухой. Занял Добромир место и растерянно осмотрелся. Негоже ведь за еду с грязными руками приниматься.

Кащеятус усмехнулся, поднял подле себя с маленького блюда крышку, а там полотно мокрое, свернутое лежит, взял он его и руки свои вытер, с интересом за гостем наблюдая.

Хмыкнул Добромир, тоже крышку поднял. У него такое же лежит, пожал он плечами, взял его, развернул, а оно само давай руку отчищать, словно без перчаток Добромир по лесу в бурю ехал, а не в зимнюю пору. До перстня на пальце дошла тряпица, тронула его и вспыхнула алым пламенем, да осыпалась пеплом.